Порождающие модели в античной эстетике. Часть III. Теоретическая эстетика

АННОТАЦИЯ

Статья завершает цикл публикаций, посвященных обсуждению понятия «порождающая модель» в контексте истории античной эстетики. В ней на примере эйдологической эстетики Платона рассматривается понятие порождающей модели, так, как оно вырабатывалось в рамках античной эстетической теоретизации.

ABSTRACT

The article concludes a series of publications devoted to the discussion of the concept of "generative model" in the context of the history of ancient aesthetics. In it, using the example of Plato's eidological aesthetics, the concept of a generative model is considered, as it was developed in the framework of ancient aesthetic theorizing.

Окончание (начало и продолжение см. в [8], [9]).

В [8] нами были выделены два типа моделей, порождающих знание —  декларативные (дескриптивные, описательные) и регулятивно-процедурные, и сформулирован тезис о том, что оба типа порождающих моделей можно обнаружить в практическом и теоретическом эстетическом творчестве древних греков. В [9] мы постарались проиллюстрировать на примере античного пластического искусства, и, в частности, на примере «Канона» Поликлета, тезис о том, что скульптурные образцы представляют собой такие натурные, овеществленные в материале, порождающие модели, которые позволяют воспроизводить как новые, мереологически-пропорционально подобные образцы, так и саму технологию их производства.

При этом, основными отличительными чертами таких порождающих моделей является их овеществленность в материале и чувственная наглядность, с одной стороны,  а также своеобразная «инкапсулированность» в натурную модель знания, в частности знания относительно самого мереологического пропорционального подобия, а также способов его «извлечения» и использования на уровне измерительных процедур и эмпирических методов материального воплощения. Обобщая пример с античной пластикой, еще раз отметим, что произведения античного искусства (и не только античного) являются удачным примером порождающих моделей, характерных для практической эстетики.

Однако, в рамках античной теоретической эстетики, и прежде всего для эйдологической эстетики Платона, канон Поликлета, как продукт скульптурной пластики, сам бы представлял собой  копию, причем как минимум копию вторичную, копию с копии, «тень с тени», и эстетически оценивался недостаточно высоко. (См. напр. [1, с.32-72] или [2, с.372-377].) Попробуем разобраться в этой ситуации повнимательнее.

В соответствии с точкой зрения, выражаемой большинством историков эстетики и древнегреческой философии, теоретическая эстетика у древних греков вообще оказывается «растворенной» в древнегреческой философии, первоначально —  в тех онтологически-натурфилософских доктринах, которыми знаменуется появление философии как специфического древнегреческого социокультурного феномена. Отсюда — необходимость для историка античной эстетики в реконструкции эстетических теоретизаций из общефилософского контекста. В этом плане достаточно характерной оказывается философия и эстетика Платона [4],[5],[6],[7].

Так, сфера эстетического у Платона совпадает с его онтологией и по сути представляет собой иерархию, или, по выражению К. Гильберт и Г. Куна «лестницу красоты» [1, с.63] постижение которой человеком также носит пошагово-ступенчатый характер. Подлинно прекрасное совпадает с миром эйдосов-идей, где на вершине этой иерархии находится идея блага. Сфера прекрасного оказывается мереологической иерархией, обладающей статусом онтологического существования, причем этим статусом в многочисленных интерпретациях платоновских текстов обычно наделяют платоновские эйдосы и идеи. Традиционно центральную часть эстетики Платона, — то, что после работ А.Ф Лосева стали называть эйдологической эстетикой, — в исследованиях по эстетике Платона связывают с пониманием и использованием Платоном таких специфических терминов, являющихся ключевыми в его эйдологической эстетике (и в его философии вообще), как «эйдос» —  буквально «вид», и «идея» —  буквально «то, что видно».

Однако, на наш взгляд, многие подобные интерпретации Платона отличаются некоторой прямолинейностью и упрощенной трактовкой. Хотелось бы обратить внимание на два  весьма существенных замечания, одно из которых касается понимания Платоном ключевой эстетической категории и принадлежит А.А.Тахо-Годи, заметившей, что на казалось бы один из центральных вопросов эстетических —  «Что такое прекрасное?» —  однозначный ответ от Платона сложно получить. Как пишет А.А.Тахо-Годи, «точного и принципиального определения красоты Платон не дает, хотя и должен был дать в связи со своим учением об идеях. Дальше того, что красота высшей идеи, то есть Высшего Блага, выше красоты всех вообще вещей (R.P.V 479a), Платон не идет». [11, с.117]

Другое замечание принадлежит А.Ф.Лосеву и затрагивает, казалось бы, центральные термины не только эстетики Платона, но платоновской философии вообще. И звучит оно настолько неожиданно и контрастно по отношению к упрощенным широко распространенным  трактовкам платоновских теминов «эйдос» и «идея», что мы позволим привести его полностью. «Платон, собственно говоря, мог обойтись и без этих терминов. Пользуется он ими очень редко и неохотно. …оба эти термина чрезвычайно пестры по своему содержанию, подвергаются прямой критике в «Пармениде» и могут быть без всякого ущерба для Платона исключены из его текста. Тем не менее «идеальный мир», по Платону, все же существует, хотя он его так и не называет; а из текстов, относящихся к этим терминам, действительно можно сделать разного рода выводы относительно объективного существования идей, хотя сам Платон этих выводов почти не делает. Поэтому мы оставляем за Платоном эту терминологию как более или менее ярко рисующую проповедуемый им идеальный мир, заранее предупреждая читателя, что терминология эта для Платона совершенно не характерна и потому для нас только условна». [3, c.536-537]

Конечно, подобный онтологический контекст платоновской эстетики собственно и объясняет, почему для Платона «Канон» Поликлета (имеется в виду конечно-же скульптура, а не равноименный трактат), также как и прочие произведения изобразительного и «мусического» искусств, а особенно те из них, которые стремятся к наиболее реалистическому воспроизведению — мимезису реальности —  всего лишь копии с копий. Первой копией является сама реальность, продуцируемая как приближение к подлинному бытию эйдосов-идей.

Однако, более значимым, на наш взгляд, является другой аспект эстетики Платона. Он связан с выработкой и теоретическим осмыслением понятия «порождающая модель». Как было блестяще показано А.Ф. Лосевым, центральным и ключевым понятием в эйдологической философии и эстетике Платона является понятие «порождающей модели» —  именно понятие, терминологически выражаемое Платоном по-разному, — Платон как бы проигрывал использование различных слов для выражения этого понятия.

Термин «порождающая модель», конечно, не встречается у самого Платона, он был введен А.Ф. Лосевым в качестве наиболее точного в соответствии с современной терминологией выражения того понятия, которое Платон обозначал и вышеупомянутыми терминами εἶδος (eidos, эйдос —  вид, облик, образ, зрительно воспринимаемая форма вещи) и ἶδέα (idea, идея — внешний вид, внешность, наружность), и, может быть, более точно и более часто, как следует из анализа, проведенного А.Ф. Лосевым —  с помощью термина παράδειγμα (paradeigma, парадигма —  пример, образец, еще более точно —  первообраз) – «Платон, очевидно, понимает под парадигмой не что иное, как модель, содержащую в самой себе правила для своей реализации вовне».  [3, с.553]

В соответствии с результатами анализа платоновской эстетики, проведенной А.Ф. Лосевым, можно выделить еще целый ряд терминов, употреблявшихся Платоном, и напрямую ассоциируемых с понятием порождающей модели. Например, такой характер носит понятие закона, выражаемое у Платона греческим словом νομός. У Платона один из смыслов данного термина носит опять-таки эстетически-космологический  характер, связанный с пониманием порядка, упорядоченности, гармоничности и красоты Космоса, что возможно по Платону в силу существования порождающей смысловой модели данного космоса, его идеи. То есть понятие номоса при такой трактовке у Платона совпадает с понятием эйдоса, идеи и парадейгмы. (См. напр. [3, с.541-544].)

Интересно будет также обратить внимание вместе с А.Ф.Лосевым и на такие термины, также используемые Платоном, как ипотеса и метода. Термин ὑπόθεσις (hypothesis; от ὑπό — снизу, под + θέσις — тезис) —  обычно так и переводят —  «гипотеза», то есть предположение, требующее своего обоснования (или опровержения). Однако А.Ф. Лосев убедительно доказал, что платоновская трактовка этого термина, наряду с общепринятой, предполагает более «эйдологическую».

 В частности, А.Ф. Лосев пишет, что «под ипотесой Платон понимает и нечто более широкое, а именно такое предположение  или такую смысловую предпосылку, которая как бы содержит в себе все последующие выводы из нее; и если  правильно пользоваться ею, то все эти вытекающие из нее выводы должны быть делаемы со всей строгостью последовательного мышления (Gorg. 454c). …всякое рассуждение исходит из тех или иных ипотес, на них базируется, ими направляется и их осуществляет…Судя по тому, как этот термин употреблялся в  «Пармениде» (127d, 128d, 136a, 137b,142b, 160b, 161b), Платон вкладывал в него строжайшее логическое содержание и действительно находил в нем выражение той или иной логической предпосылки, определяющей собою целый последовательный строй точно выводимых категорий и потому являющейся для них необходимым условием их возможности. Здесь, таким образом, платоновская идея, во всяком случае, оказывается порождающей моделью для тех или других областей бытия и мышления (сюда можно отнести такие тексты с  «ипотесой», как Theaet. 183b и Soph. 244c)».  [3, с.539]

Понятие и термин «метод»  (μέθοδος — путь исследования или познания, от μετά  + όδός «путь») Платон использует в первую очередь для обозначения и обобщения познавательных приемов и процедур, а также способов их изложения и выражения в языке.

«Если ипотеса представляет собою неразвернутый принцип модельно-порождающей стороны смысловой предметности, по Платону, то methodos, «метод», есть способ развертывания идеальных ипотес».  [3, с.539]

Такое понимание Платоном ипотесы и метода по сути соответствует теоретико-доказательственному подходу в интерпретации понятия порождающая модель и легко ассоциируется с такими современными экспликатами, как логическое исчисление или дедуктивная система, в рамках которых дескриптивно-декларативное знание трактуется как теория, т.е. множество высказываний, замкнутых относительно предиката выводимости. Процедурно-регулятивное знание воплощают здесь правила логического вывода. 

Резюмируем сказанное выше. На основе исследований, проведенных в свое время А.Ф. Лосевым, можно утверждать следующее.

1. В платоновской теоретической эстетике начинается систематическая выработка таких теоретических конструктов, которые в значительной степени соответствуют понятию «порождающая модель».

2. Сам Платон терминологически выражал это понятие в языке различными терминами (идея, эйдос, парадейгма, номос, ипотеса и др.)

3. Функция порождающей модели в теоретической эстетике начинает приписываться таким платоновским теоретико-философским конструктам, которые сам Платон, по-видимому, представлял как некий синтез того, что мы истолковываем одновременно и как понятие, то есть как особого вида мысль, имеющую специфическую логическую структуру и характеристики, и как чувственный (в первую очередь зрительный и пластически-тактильный) образ.

4. Отметим, что даже в рамках традиционной логической теории понятия оказывается возможным уточнить, как происходит формирование подобных способов представления знания. Введение понятий и терминов с помощью так называемых остенсивных (указательных) определений позволяет формировать ассоциативную структуру, состоящую из языкового термина, выражающего понятие в языке, смысла этого термина (собственно понятия как формы мысли) и чувственно-наглядного образа, получаемого за счет внелогической операции указания на конкретный объект, являющийся одним из элементов из объема формируемого понятия («Вот это — стул, на нем сидят, вот это — стол, за ним едят»). Правда, справедливости ради, отметим, что подобная реконструкция будет идти вразрез с платоновской концепцией знания, в рамках которой Платон устами Сократа, например, в «Теэтете», категорически настаивал на том, что знание и результат перцептивного восприятия — не одно и то же (Theaet. 163a – 164e [5, с.253-256]).

5. «Инкапсулированность» регулятивно-процедурного знания в платоновские эйдосы-идеи также можно пояснить, опираясь на традиционную логическую теорию понятия и трактуя подобные эйдосы-идеи как такие понятия, которые вводятся в структуру знания с помощью генетических и/или операциональных определений. Отличительной особенностью подобных определений является то, что в содержание определяемых понятий вводятся наряду с родовыми признаками, такие отличительные (видовые) признаки, которые представляют собой указание на происхождение или на способ получения (построения, производства) тех объектов, которые являются элементами из объема подобных понятий. Именно такие понятия, на наш взгляд, в наибольшей степени способны выполнять функцию порождающих моделей. Правда, и в этом случае, подобная реконструкция не будет соответствовать собственно платоновскому представлению о знании, как припоминании душой эйдосов-идей, онтологически существующих в особом  мире.

6. Выполненный в свое время А.Ф.Лосевым философский и филологический анализ античной эстетической мысли (включая труды Платона) был продолжен А.Ф.Лосевым в направлении развития концепции эйдетического мышления в рамках оригинального философского наследия уже самого А.Ф.Лосева. (См. напр. анализ философского наследия А.Ф.Лосева, сделанный в [10].)

7. Относительно трактовки А.Ф.Лосевым платоновских эйдосов-идей-парадигм-номосов-ипотес как порождающих моделей отметим также, что декларативность и дескриптивность в них сочетается с образностью и наглядностью (иллюстративностью), а процедурно-регулятивное знание оказывается «инкапсулированным» и скрытым, но порождается и применяется в процессах:

(а) «умственного постижения», что очень часто трактовалось и продолжает трактоваться как некий процесс герменевтической интерпретации смыслов (не случайно А.Ф.Лосев также часто использует термин «смысловая порождающая модель»);

(б) построения логического вывода;

(в) производящей  и творческой деятельности.

8. Последнее во многом объясняет, почему Платону потребовалось введение такого персонажа, как Демиург (мастер, творец, ремесленник, умелец). Это не столько божество, сколько абстрактный интерпретатор порождающих моделей-программ, генерирующий соответствующие копии-изделия. Иными словами, философия и теоретическая эстетика Платона при таком понимании оказываются праксиологией, то есть учением о целесообразной воспроизводящей деятельности на основе порождающих моделей.