СОФИЗМ И ПАРАЛОГИЗМ КАК МЕХАНИЗМЫ МАНИПУЛЯЦИИ СОЗНАНИЕМ

АННОТАЦИЯ

В данной статье рассматривается аргументационный механизм феномена манипуляции сознанием с точки зрения парадигм формальной и неформальной логики. При этом, прежде всего, проводится сравнительный анализ концепций, направленных на объяснение возможностей процессов убеждения и доказательства в формальной и неформальной логической парадигме, которые считаются необходимым элементом структуры феномена манипуляции интеллектом. Обосновано, что критерии классификации аргументов являются важным фактором в различении аргументации и манипуляции. Особое внимание уделяется идее о том, что интенциональный аспект ошибок, допускаемых в процессе аргументации, может определить их функции в качестве манипулятивного механизма.

ABSTRACT

This article examines the argumentation mechanism of the phenomenon of mind manipulation from the point of view of paradigms of formal and informal logic. At the same time, first of all, a comparative analysis of concepts aimed at explaining the possibilities of the processes of persuasion and proof in the formal and informal logical paradigm, which are considered a necessary element of the structure of the phenomenon of manipulation of intelligence, is carried out. It is proved that the criteria for classifying arguments are an important factor in distinguishing argumentation and manipulation. Special attention is paid to the idea that the intentional aspect of errors made in the process of argumentation can determine their functions as a manipulative mechanism.

Ключевые слова: манипуляция, логика, неформальная логика, паралогизм, софизм, релевантные аргументы, иррелевантные аргументы, логические уловки, психологические уловки, универсальная аудитория.

Keywords: manipulation, logic, informal logic, paralogism, sophism, relevant arguments, irrelevant arguments, logical tricks, psychological tricks, universal audience.

Феномен манипуляции сознанием исследуется различными социально-гуманитарными науками такими, как психология, политические науки, социология, лингвистика. Область философских знаний часто игнорируется. Даже в исследованиях, где феномен манипуляции исследуется с философской точки зрения, часто преобладают социально-философские, философско-антропологические и культурно-философские позиции. Однако, элемент убеждения, занимающий центральное место в структуре феномена манипуляции интеллектом, является одним из важных объектов исследований в этом направлении. Данный методологический стереотип сформирован в результате отображения элемента эмоционального воздействия в структуре феномена манипуляции сознанием как субстанциональной основы данного феномена. Проще говоря, когда говорят о манипуляции среди широкой общественности, часто считается правильным понимать ее в смысле эмоционально-психологического воздействия. Такой подход естественным образом служит подтверждению подхода, выдвигающего рассмотрение манипуляции в качестве предмета исследования в области психологии, тогда как теория и практика аргументации, считающиеся неотъемлемым, даже важным, практическим направлением логики, исследуют не только аспекты формально-логического механизма убеждения, которые считаются необходимым элементом в структуре манипуляции, но и эмоционально-психологические аспекты. Такой единый подход сформировался в результате ограничения круга исследований в области логики только возможностями формальной логики. В этом смысле возникает необходимость обращения к теоретико-методологическим возможностям различных направлений логики при исследовании феномена манипуляции сознанием.

Обычно логика, точнее, разум и здравый смысл понимаются как важный принцип, лежащий в основе аргументации [1, с.19]. В исследованиях, направленных на изучение теории аргументации и истории риторики, подчеркивается, что Иммануил Кант одним из первых обратил внимание на важность определенных формальных структур в процессе логического обоснования. Благодаря такому взгляду мыслителя впоследствии возникла традиция выделять формальные формы, предполагающие формы доказательства предмета логики с исключением содержания, и не обращая внимания на логические формы рассуждения и доказательства, выделять неформальные виды, изучающие их содержание [2, с.356]. Однако не следует упускать из виду и тот факт, что феномен формального аргументации был известен еще до Канта. В частности, Г.В. Лейбниц высказал следующее мнение: «Я под аргументацией подразумеваю не только схоластические аргументации (силлогизмы), используемые в школах, но и любой процесс наблюдения, который может служить основанием для формулирования выводов. В этом смысле для меня образцом силлогической цепочки, свободной от повторения, являются числительные, или хорошо структурированные расчеты, методы решения алгебраических задач, анализ бесконечно малых величин, являющиеся формально-аргументирующим процессом. Потому что, благодаря тому, что их форма наблюдения была заранее доказана, можно быть уверенным, что при опирании на такие методы доказательства не будут допущены ошибки. Хотя в евклидовом доказательстве используются сокращенные силлогизмы, считающиеся энтимемами, их также часто можно привести в качестве примера аргументации по форме. Это приводит к некоторому сокращению процесса, не уменьшая силы доказательства. Все действия, подобные умножению и делению в этом виде обращающихся к нему доказательств, относятся к области математики и к формам аргументации, применяемым в рамках ее предмета, и математики доказывают такие формы аргументации посредством общелогических форм (формул)» [3, с. 493].

Из-за этих взглядов и методологических подходов на основе вышеуказанных критериев позже в теории и практике аргументации возникла идея классификации доказательств в формальном, т.е. логическом, а также неформальном (для примера психологическом) виде. Исходя из этого, можно сказать, что сфера действия законов и правил формальной логики во многих случаях считается ограниченной в рамках научной коммуникации. В этом смысле даже в рассуждении великого немецкого математика Давида Гильберта (1862 - 1943), что «формальная логика не лежит в основе никакой науки, кроме математики» [4, с.464], кажется, существует немало элементов истины.

Взгляды на то, что теория и практика аргументации приобретают ограниченный характер в рамках формальной логической парадигмы и, следовательно, не позволяют исследовать манипулятивные эффекты, глубоко обоснованы в исследованиях таких исследователей, как Роберт Заулисс, Стефен Тулмин, Ирвинг Копи, Чарльз Хэмблин, Говард Кахэйн, и раскрыта необходимость неформальной логической парадигмы. По мнению С.И.Поварнина, Джона Роберта Гулы, Вячеслава Николаевича Панкратова, Дугласа Нейла Уолтона, а в своих исследованиях обоснование аргументации, критерии выбора убедительных доказательств, классификация манипулятивных хитростей, рассматриваемых с точки зрения естественного языка и неформальной логики, открыли путь к развитию ограниченного фактора теории и практики применения формальной логики, наряду с тем, что препятство, точнее, если законы и правила формальной логики ограничивали возможности применения техники аргументации на уровне повседневной коммуникации, исключая содержание естественного языка и мысли, то, с другой стороны, с методологической точки зрения они открывали путь к выходу из этой путаницы. В частности, датский философ Нильс Нильсен указывает на три концепции, направленные на решение вопроса выхода из такой методологической путаницы:

1. Концепция пространственной организации аргументов. Согласно ему, при выборе аргументов можно ориентироваться не только на научные, но и на такие речевые сферы, как повседневная жизнь, реклама. Это, в свою очередь, означает отказ от тенденции строго оценивать доказательства на основе правил формальной логики и разделять их на правильное и неправильное.

2. Частная аудитория, концепция частной аудитории. Согласно ему, стратегии и тактики аргументации будут ориентированы на конкретный состав речи (ситуативный контекст), точнее, конкретной аудитории. Несмотря на то, что этот фактор отрицается с точки зрения правил формальной логики, в неформальных логических концепциях он считается необходимым шагом в построении процесса аргументации в целом, в частности, в выборе доказательств, применяемых в данном процессе. Хейм Перельман в своих произведениях относится к этому вопросу следующим образом:

Очевидно, что наше исследование, посвященное аргументации, в определенной степени выходит за рамки риторики античного периода по некоторым аспектам и отрицает некоторые аспекты этого предмета, интересовавшего именно мастеров искусств. Изначально их предметом было публичное убедительное ораторское искусство, направленное на использование устной речи и речи с целью поддержания благожелательного настроения по отношению к представленному тезису с обращением к толпе, собравшейся в массовых местах. Если учесть, что задача убеждения адресата оратора также относится к процессу аргументации, то мы не видим смысла упростить наше исследование, посвященное аргументации, на уровне устного слова [5], а также просто представить понятие аудитории в виде толпы, собравшейся на площади [6, с.6]. Однако следует также отметить, что подобные рассуждения можно встретить и в древние эпохи эволюции теорий аргументации. В частности, Аристотель характеризует красноречие и политику как области между диалектикой и моралью. Потому что, по его мнению, ораторство и политика в своей структуре сочетают в себе элементы двух вышеупомянутых сфер. Ибо, если доказательства и методы доказательства диалектики являются общими для всех людей, то доказательства и средства доказательства, используемые в ораторском искусстве, выбираются в зависимости от характера аудитории, к которой они предназначены. Эту же ситуацию можно сравнить с музыкантом, который адаптируется в зависимости от вкусов разных слушателей.

Для того чтобы выдвигаемый тезис был в совершенстве убедителен, речь должна быть настолько гибкой и насыщенной вариациями, что оратор должен выражать однообразное суждение, используя понятные каждому слушателю слова. Точнее, правдивость одного тезиса должна быть доказана каждой аудитории различными способами. Однако, если обратить внимание на историю ораторского искусства, то сторонники классических теорий стремились найти скорее универсалии, направленные на эмоциональное оформление и более сильное рациональное обоснование речи, чем адаптивные методы, позволяющие вступать в диалог с характером аудитории, каждым человеком. В частности, исходя из деловых, политических, социокультурных, психологических, ментальных аспектов речи, можно сосредоточиться на адаптации. Было бы целесообразно провести множество исследований над этим вопросом, который мы обсуждаем, называя его «индивидуальной речевой мудростью».

3. Концепция коммуникативных игр. Согласно этой концепции, игнорирование теорий аргументации, основанных на формально-логической модели общения, исключающей реальную действительность, предполагает обращение к естественному языку (natural language, language-in-use), точнее, к более живой речи.

Такие исследователи, как Роберт Заулисс, Стефен Тулмин, Ирвинг Копи, Чарльз Хэмблин, Говард Кахэйн, проводившие исследования в области неформальной логики, уделяли серьезное внимание нелогичным методам аргументации (неформальное аргументация), широко используемым в сферах повседневного бытового общения, политических споров, рекламы [7]. Исследования перечисленных исследователей послужили основой для новой теории аргументации [8]. Исследования в этом направлении получили широкое развитие в 70-х годах ХХ века. В частности, в 1978 году был основан журнал «Informal Logic», который позволил популяризировать исследования в области неформальной логики.

Живший в XVIII веке английский богослов и логик Ричард Уэйтли утверждал, что существуют правила, выводящие истинные рассуждения, относящиеся к логике, а также правила, относящиеся к риторике, предполагающие убеждение в истинности тех же рассуждений [9]. Однако, усовершенствовав эту точку зрения Ричарда Уэйтли, можно сказать, что, когда речь идет об убеждении, речь идет не о правилах, а о методах, которые относятся скорее к эристике и софистике, чем к риторике.

По мнению канадского ученого Труди Гувье, существование четко зафиксированных правил считается характерной особенностью самой формальной логики. если придерживаться данного определения, то «не верю, что принципы теории аргументации приобретают формальный характер» [10, с.111]. Ясно, что ни эристика, ни софистика, ни черная риторика Умышленные ошибки или нарушения правил, допущенные в процессе логического

аргументации, называются софизмами. В древнегреческой традиции такие

ошибки понимались не предполагают соблюдения определенных жестких правил. В этом смысле невыполнение правил формальной логики нередко приводит к манипулятивным эффектам.

Несознанное, непроизвольное, непреднамеренное нарушение правил логического аргументирования называется логическими ошибками. Логические ошибки в такой форме в древнегреческой ораторской традиции имеют значение паралогизмов (по-гречески, Хоуюцод (вывод ложных выводов, обман), Хоуоцаг (ошибка в расчетах, неправильное наблюдение). Ликон, один из учеников Аристотеля, высказывает следующее мнение о тех, кто допускает ошибки в процессе аргументации: «они не могут довести свои наблюдения до конца, как люди, которые измеряют прямую с неправильным измерением, оценивают лицо по его кривому стеклу или его отражению в стоячей воде» [11, с.249]. Паралогизмы обычно «возникают вследствие множества факторов, таких как низкая культура мышления, спешка» [12, с.204].

Умышленные ошибки или нарушения правил, допущенные в процессе логической аргументации, называются софизмами. В древнегреческой традиции такие ошибки понимались в значениях тонкого мышления, хитрости, преднамеренной ошибки. софизмы в себе используя желаемое средство в споре, означают преднамеренное допущение логической ошибки в процессе доказательства для введения в заблуждение соперника с целью достижения победы [13, с.294]. В широком смысле использование в любой форме акта нарушения правил аргументации с целью убеждения можно назвать софизмом.  В узком смысле софизм считается логическим приемом, вернее, ложным, квазилогическим приемом - логическим трюком. Гейм Перельман называет аргументы, формально похожие на логические или математические структуры [14, с.1396], квази-аргументами [15, с.53]. Именно сходство не только сближает факты, относящиеся к этим двум категориям, но, наоборот, ограничивает возможность их различения. Это создает благоприятные условия для манипуляторов.  В этом смысле методы ложно-логического аргументирования могут вызывать у субъектов манипуляции как бы истинное впечатление. Другими словами, каждый квазилогический аргумент кажется людям зеркальным отражением истинного логического аргумента. Несколько изменив известное определение Квинтилиана, он подчеркивает, что софизм и логические ошибки (паралогизмы) можно различать друг от друга за счет преднамеренного применения софизмов, а логические ошибки не за счет преднамеренного применения. Некоторые специалисты, проводившие исследования по этому вопросу, отмечают, что обучение аргументации на основе ошибок похоже на обучение теннису путем демонстрации ошибок [17, с.324]. Однако, в отличие от Теннеса, в процессе аргументации допускаются преднамеренные ошибки. А преднамеренные ошибки впоследствии, в результате повторения, могут стать способом убеждения людей в ложном тезисе и техникой манипулирования разумом. Исходя из этого, систематическое изучение ошибок, возникающих в процессе аргументации, а иногда и преднамеренно допускаемых, позволяет не только не допустить их, но и рано обнаружить и устранить такие хитрости, когда они внедрены соперником для преднамеренного попадания в логическую ловушку.

Использование в тексте паралогизмов и софизмов приводит к тому, что он приобретает бессмысленное, нелогичное, ложное содержание. Специалист по теории аргументации Джон Роберт Гула (1941-1989) начинает свою работу следующим замечанием: «Как неприятно и пугающе осознавать бессмысленность (nonsense) того, что вы слышите, но еще хуже, когда не хватает сил понять причину этой бессмысленности» [18, с.3]. Осознание собственной слабости, точнее, слабости своего ума, действительно неприятно. Такие чувства накапливаются и постепенно приводят к развитию комплекса неполноценности.

Умышленное нарушение правил в процессе аргументации называется неправильной аргументацией. В большинстве исследований, направленных на изучение методов аргументации, они часто классифицируются на правильные и неправильные виды, опираясь на морально-нравственные критерии. Эта же тенденция преобладает в исследованиях феномена манипуляции сознанием. В частности, убеждение с использованием методов, которые считаются неверными с точки зрения нравственности, указывается как один из важных признаков манипуляции сознанием. Известный русский психолог Вячеслав Николаевич Панкратов определяет использование неправильных методов аргументации как «технику ведения дискуссии, спора, основанную на формах воздействия, недопустимых с нравственной точки зрения, играющих на тонких чувствах собеседника, таких как самоуважение, стыд, и выводящих его из психологического равновесия» [19, с.16], относя их к психологическим уловкам. Естественно, что такая интерпретация уловок, применяемых в процессе аргументации, считающейся важным механизмом манипуляции сознанием, преобладает в исследованиях по этой теме. В традиционных исследованиях в этой области под манипуляцией сознанием и уловками, применяемыми в процессе аргументации, понимаются неправильные и неприемлемые методы, используемые для достижения преимущества в коммуникативной ситуации, максимального удовлетворения своих интересов, победы в споре и ослабления позиции противника. Это считается «умышленным нарушением законов логики и теории аргументации с целью укрепления собственной позиции и уничтожения позиции оппонента» [20, с.115].

Такое отношение к уловкам, характеризуемым как методы неправильной аргументации, имеет долгую историю. Например, в высшем судебном и политическом органе Древних Афин (ареопаге) было законодательно запрещено использование уловок, вызывающих у людей такие чувства, как гнев или сожаление [21, с.88]. А в средние века бесконечно продолжались споры о целесообразности использования таких методов.

Понятие методов правильной аргументации ориентировано на универсальную аудиторию и опирается на разум и логику. Термин «универсальная аудитория», введенный Х. Перельманом в широкое научное употребление, подразумевает абстрактный, точнее, недостижимый риторический идеал [22, с.179], сфера действия которого соответствует этическим принципам. Учитывая тот факт, что такая идеальная аудитория не может существовать в реальной действительности, некоторые исследователи оценивают это понятие как излишнюю теоретическую нагрузку [23, с.138-139].

Однако, как отмечал Ивин, «невозможно последовательно и полностью классифицировать неправильные методы аргументации. Например, методы аргументации, которые считаются правильными при использовании в процессе пропаганды, могут быть неправильными и чуждыми в научной сфере» [24, с.365]. Врачи могут использовать методы аргументации, которые считаются неправильными или неэтичными другими, в пользу пациентов, адвокаты – в пользу защищаемой стороны, учителя – в пользу учеников, родители – в пользу детей. Очевидно, что методы убеждения, необходимые и хорошие в одной ситуации, в другой могут считаться плохими или даже вредными. В этом смысле методы аргументации можно сравнить с боевыми приемами, поскольку практически невозможно точно указать, какой из них более этичен. Кроме того, злоупотребление средствами дискуссии в суде не означает их бесполезности или вредности, так же как использование определенного метода аргументации в корыстных целях не означает, что он абсолютно не должен применяться. Иными словами, в этической дискуссии по данному вопросу необходимо обсуждать не правильность или неправильность определенного метода аргументации, а то, насколько цели его использования соответствуют нравственным нормам. Ведь любой метод аргументации может быть использован как в положительных, так и в отрицательных целях.

В древнегреческих традициях также широко обсуждались методы правильной и неправильной аргументации и их нравственные последствия. При этом выдвигается идея о том, что предметом нравственного обсуждения должна быть не применяемая методика, а цель ее использования. В частности, взгляды на необходимость оценки соответствия или несоответствия методов аргументации нравственным нормам в зависимости от цели их применения можно встретить и в учении Горгия из Леонтин, одного из представителей школы софистов. Парадоксально, что представители школы софистов, в том числе и Горгий, придерживались позиции гносеологического релятивизма в отношении доказательства истинности суждений, согласно которому одновременно можно доказать и истинность, и ложность любого суждения. Более того, представители школы софистов исторически прославились нарушением правил логики и теории аргументации, иначе говоря, активным использованием неприемлемых, неправильных методов аргументации для убеждения масс в своих тезисах, а также обучением этому других за деньги. Однако в содержании его выдвигаемый тезис был совершенно убедителен, диалога с Сократом можно встретить вышеупомянутое суждение.

Канадский логик Дуглас Нейл Уолтон (Университет Виннипега), профессор философии, исследовавший вопрос о соответствии методов аргументации нравственным нормам, выдвигает следующую мысль: «По-видимому, при решении сложного вопроса о классификации эристических методов с точки зрения нравственности рекомендуется придерживаться принципа нравственного релятивизма, в противном случае мы можем столкнуться с риском спутать то, что действительно существует, с тем, что кто-то считает должным существовать, или даже с тем, что кто-то считает хорошим или плохим» [25].

Как видно, как в древних традициях, так и в современных исследованиях выдвигается мнение о том, что предметом обсуждения должно быть не столько то, является ли определенный метод аргументации морально правильным или неправильным, сколько соответствие их использования нравственным принципам. Исходя из этого, можно сказать, что при классификации методов аргументации с обращением к этическому критерию не должен оставаться без внимания интенциональный аспект.

Марк Туллий Цицерон в своем произведении «Об ораторе», рассуждая об аргументах, выдвигает следующее утверждение: «Все средства, используемые для доказательства и опровержения в речи, берутся либо из сущности дела, либо извне» [26, с.162]. Исходя из вышеизложенного рассуждения мыслителя, можно различить типы аргумента и аргументации ad rem и ad hominem. Эти два вида аргументов и аргументации функционально противоположны друг другу. В частности, если посредством первого типа доказывается истинность тезиса, то через второй выясняется целесообразность принятия тезиса [27, с.21]. Проще говоря, аргументы, относящиеся к типу ad rem, направлены на доказательство истинности тезиса, точнее, на его логическое обоснование, а аргументы ad hominem - на убеждение адресата в истинности тезиса посредством манипулятивных средств и тем самым изменение его поведения.

По мнению известного русского логика Г.А. Брутяна, «всякий процесс правильной аргументации включает в себя доказательство как необходимый и основной элемент в своей структуре» [27, с.89]. Согласно традиции формальной логики, только аргументы ad rem считаются действительными аргументами, а статус аргументов ad hominem как аргумента опровергается специалистами на основе критерия релевантности. Термин «критерий релевантности» был введен американским ученым Эдвардом Деймером в исследования теории аргументации. Предложенный Деймером критерий релевантности позволяет классифицировать доказательства как сильные (valid) и слабые (invalid) [28, с.183-201]. Аргумент ad rem (от лат. «к делу» означает приведение доказательства, обращаясь к сути дела, или рациональный аргумент) представляет собой процесс приведения доказательства, непосредственно связанного с сущностью дела. Цицерон называет его аргументацией, основанной на логике [лат. argumentum ad judicium (к здравому смыслу), ad iudicium], аргументом ad veritatem [лат. к истине или объективному доказательству], а также демонстративным доказательством, из которого последовательно и логично вытекает тезис. Аргументы ad rem имеют существенную силу в ситуации, когда фактические основания тезиса, который должен быть доказан, сильны и значимы. В данной ситуации тонкие приемы, а также красивые выражения, используемые в ораторском искусстве, могут выполнять функцию речевого украшения, а не манипулятивного средства, если они применяются на основе определенной логической последовательности.

Исходя из результатов анализа вышеупомянутых рассуждений, можно сказать, что необходимо различать ораторское искусство и строгую логическую рациональную аргументацию [29, с.315]. Иными словами, в ситуации, когда адресант не может привести достаточных и обоснованных фактов для доказательства выдвигаемого им тезиса, или, когда рациональные методы аргументации не имеют силы воздействия в процессе убеждения конкретного адресата и конкретной аудитории, применяются риторические, точнее, манипулятивные методы.

Аргумент Ad hominem (лат. аргумент, направленный на человека, опирающийся на иррациональность, эмоции, чувства) предполагает методы, применяемые с целью психологического воздействия на оппонента. Использование эмоционального языка в процессе аргументации, точнее, использование средств выражения, вызывающих эмоциональные впечатления, такие как сочувствие, страх, считается неприемлемой манипулятивной уловкой. Аргументы ad hominem не затрагивают сущности дела, говоря проще, речи или предмета спора, а, наоборот, являются нерелевантными по отношению к нему. Аргументы ad hominem не считаются действительными с точки зрения формальной логики. Поэтому их часто называют софистическими, нелогичными, нерациональными, недемонстративными, ложными аргументами и методами доказательства. В древнегреческой риторической традиции также преобладал такой подход по отношению к аргументу ad hominem и основанным на нем методам убеждения.

На самом деле такие движения души, как милосердие, гнев, относятся не к рассматриваемому делу, а, наоборот, к судье, который его рассматривает. Если бы судебная система была организована так же, как в некоторых современных странах, особенно в тех, которые имеют хорошие основы государственности, эти теоретики не смогли бы высказаться. Судебная система такой формы одобряется всеми, но некоторые предпочитают это произносить (имеется в виду использование в речи аргументов с эмоциональной окраской).

Одни считают запрещение задачей закона, другие же пользуются законами, не позволяющими говорить о вещах, не относящихся к сути дела. Этот порядок верен, и не следует сбивать судью с толку, вызывая у него чувства гнева, зависти или сострадания, что можно сравнить с ситуацией человека, искривившего нужную ему линейку. Очевидно, что если релевантность является основным критерием применения аргумента, то приобретение им иррелевантного свойства считается одной из основных логических ошибок. Аргументы, относящиеся к обсуждаемой тематической области, называются argumentum externum (внешний аргумент), а аргументы в его рамках – argumentum internum (внутренние аргументы). Примерами иррелевантных аргументов могут служить психологические уловки, применяемые в манипулятивных целях. К ним можно отнести аргументы, основанные на нерациональных факторах, таких как жалость, подсчет чужого кармана, убеждения, честолюбие, авторитет, традиции и ценности. Аргументы этого типа также называются доводами, основанными на пафосе или сентиментальности. Такого рода аргументы совершенно не применяются в области научной аргументации, но могут использоваться в судебной практике с определенными ограничениями. Использование argumentum ad hominem в нормальных условиях свидетельствует об аргументационной бедности в представляемом деле. Однако он может быть использован в ситуациях, когда судья и подсудимый находятся на противоположных позициях. Проще говоря, рекомендуется использовать argumentum ad hominem с учетом того факта, что поспешное применение действительного аргумента может нанести ущерб самому адресанту.

Поскольку сфера действия методов аргументации ad hominem в основном ограничена масштабами психологически нестабильных, легко поддающихся влиянию отдельных лиц и социальных групп, а методы аргументации ad rem опираются на сильные эмпирические и логические основы, их можно использовать в любой аудитории. Исходя из вышеуказанных особенностей, аргументы и методы аргументации, относящиеся к типу ad hominem, являются контекстуальными (ситуативно ограниченными), а аргументы и методы аргументации, относящиеся к типу ad rem, носят универсальный характер. Если манипуляторами правильно выбрана социальная ориентация, эмоциональные методы аргументации выполняют эффективную функцию. Например, разработано четыре вида рекламного текста, в которых рекламируются четыре вида тканей. В этих рекламных текстах использовались различные методы аргументации. В тексте, содержащем рациональные положительные аргументы, показано, что предлагаемая ткань изготовлена из высококачественной шерсти, ее можно стирать дома, она не растягивается при стирке и не теряет цвет, имеет различные узоры и оттенки (1).  В тексте, основанном на рациональной аргументации, сочетающей положительные и отрицательные элементы, помимо преимуществ, указанных в первом тексте, упоминается один недостаток: ткань можно чистить только в сухих условиях, а именно средствами химической чистки (2). Реклама, содержащая эмоционально-положительный аргумент, также включает информацию о том, что платье из предлагаемой ткани гарантирует новый и элегантный внешний вид, поднимает настроение, нравится женщинам и т.д. (3). В тексте, основанном на эмоционально-негативной аргументации, показано, что ткань избавляет женщин от проблем и забот (4). На практике наиболее эффективное влияние оказал текст (3), в котором использовалась эмоционально-положительная аргументация. Текст с рациональной положительной аргументацией (1) занял второе место по эффективности воздействия.

Аргументы ad rem и ad hominem соответствуют двум объектам, которые могут быть использованы для воздействия на адресата. Первый из них - разум, логика, по-гречески называемый «логос». В древнегреческих или классических теориях риторики логос понимался как разум. Сам же разум означает интеллект, здравое мышление, рациональное начало, а также рациональное аргументирование [30, с.166].

В качестве второго объекта воздействия выступают эмоции, чувства адресата, по-гречески называемые пафосом. Пафос (по-гречески событие, происходящее, несчастье, испытание) в переносном смысле понимается как страсть, волнение. В традициях классической риторики эмоция трактуется как эмоциональное начало человека или как чувства, которые оратор хочет пробудить у адресата.

Два вышеупомянутых объекта воздействия на адресата соответствуют двум типам аргументации: Первый из них - это фигуры мысли, опирающиеся на человеческий разум. Фигуры мысли, в отличие от фигур речи, направлены не на форму выражения, а на содержание рассуждения. Однако в современных исследованиях в области теории аргументации и риторики установлено, что в отличие от классических концепций, фигуры мысли могут влиять на способ выражения, и наоборот, фигуры речи могут влиять и на содержание. Эта ситуация, в свою очередь, вызывает определенные методологические трудности в их дифференциации.

Способы аргументации, направленные на чувства адресата, его волю и ошибочные убеждения, соответствуют второму объекту воздействия. В учении о фигурах, развивавшемся в средневековой риторической традиции, классифицируются эмоциональные состояния и соответствующие им формы речевого выражения [31, с.296-297]. Также психологические уловки можно охарактеризовать как особый вид методов психологического убеждения.

Способы аргументации (логос и пафос), соответствующие вышеупомянутым двум объектам воздействия, являются инструментальным средством структуры риторики и феномена манипуляции сознанием. Однако в этой традиционной дихотомической схеме не уточнено положение речевых фигур. Потому что уловки, связанные с языковыми выражениями, являющимися ярким примером речевых фигур, могут быть использованы не только как средство психологического воздействия с целью убеждения, но и как аргумент. К числу таких аргументов относятся, например, доводы, основанные на этимологии.

Для правильного анализа и систематизации речевых приемов, направленных на убеждение, целесообразно обращаться к категориям каналов воздействия, относящихся к адресанту, и каналов восприятия, относящихся к адресату. Языковой канал также относится к их числу. Если способ убеждающего воздействия проявляется в связи с определенной речевой фигурой, то этот метод одновременно сочетает в себе речевые и психологические или речевые и логические элементы.

Рассмотрим выдвинутый вывод на примерах: требовать денег у кого-либо, угрожая ножом, считается чисто психологическим воздействием. Однако многократное повторение просьбы дать денег является речевым аспектом. Кроме того, речь попрошаек одновременно оказывает и речевое, и психологическое воздействие. - Дайте мне водки, дайте, дайте! Дайте ее бесплатно! Вы богаты, а я беден...

Следует особо подчеркнуть, что методы логического и психологического воздействия не обязательно всегда выражаются посредством речевых фигур. В этом смысле понятия речевой фигуры, фигуры мысли и психологического метода находятся в отношениях пересечения (частичного соответствия) в рамках понятия фигуры (способа) как родового понятия.

С этой точки зрения понятия влияния и способа воздействия занимают центральное место в концепциях классической риторики.

Обобщая результаты анализа вышеперечисленных методологических подходов, можно сказать, что разум и эмоции являются объектами воздействия убеждения. Однако в этом процессе речь выступает основным каналом влияния. Это, в свою очередь, дает возможность использовать речевые фигуры в процессе убеждения как для воздействия на разум, так и для воздействия на эмоции.  Кроме того, те же аспекты учитываются при классификации признаков манипуляции, которые подчеркиваются в исследованиях, направленных на изучение феномена манипуляции сознанием. Поэтому целесообразно классифицировать методы убеждения, даже манипуляции, не на две, а на три группы: логического, психологического и речевого характера. Естественно, что способы манипулирования сознанием могут иметь и другие классификации. Однако, если исходить из точки зрения инструментов элемента убеждения, занимающего центральное место в его структуре, можно убедиться в уместности данного рассуждения.

Список литературы:

1. Fahnestock J., Secor M. A rhetoric of argument. 3rd ed. New York, 2003. P. 19.
2. Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. M., 1998. C. 356; Johnson R. H. Manifest rationality. A pragmatic theory of argument. New Jersey, 2000. P. Ill—142 (гл. 5 «Informal logic: an alternative theory of argument»).
3. Лейбниц Г. В. Новые опыты о человеческом разумении. 1703—1704// Соч. в 4 т. Т. 2. М., 1983. С. 493.
4. Hilbert D. The foundations of mathematics // From Frege to Godel. Cambridge, 1927. P. 464.
5. Имеется в виду необходимость исследования особенностей аргументации в письменной форме речи, в частности в современной печати (modern printing press). — В. М.
6. Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ, of Notre Dame Press, 1969. P. 6.
7. Имеются в виду работы: Thouless R. H. Straight and crooked thinking. Cambridge, 1930; Copi I. Introduction to logic. New York, 1957; Kahane H. Logic and contemporary rhetoric. The use of reason in everyday life. Belmont, 1971 и др.
8. Johnson R. H. Manifest rationality. A pragmatic theory of argument. New Jersey, 2000. P. 111.
9. Whately R. Elements of rhetoric comprising an analysis of the laws of moral evidence and persuasion with rules for argumentative composition and elocution. Kessinger Publishing, 2005. P. 281.
10. Govier T. Problems in argument analysis and evaluation. Dordrecht & Berlin, 1987. P. 14—15.
11. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986. С. 249.
12. Ивлев Ю. В. Логика. М., 1992. С. 204.
13. Солодухин О. А. Учебник по логике. Ростов-на-Дону, 2000. С. 294.
14. Perelman Ch. The new rhetoric. A theory of practical reasoning // The rhetorical tradition / ed. P. Bizzell & B. Herzberg. New York, 2001. P. 1396.
15. Perelman Ch. The realm of rhetoric. Univ, of Notre Dame Press, 1982. P. 53.
16. Поварнин С. И. Спор. О теории и практике спора // Вопросы философии. 1990. № 3. С. 107.
17. Hitchcock D. Do fallacies have a place in the teaching of reasoning skills or critical thinking? // Fallacies. Classical and contemporary readings / ed. H. V. Hansen & R. C. Pinto. Penn State Press, 1995. P. 324.
18. Gula R. J. Nonsense. A handbook of logical fallacies. Axios Press, 2002. P. 3. Первое изд.: Gula R. J. Nonsense. New York: Stein & Day, 1979.
19. Панкратов В. Н. Манипуляции в общении и их нейтрализация. М., 2001. С. 16.
20. Култышева И. В. Уловки в доказательстве как способ аргументации в предвыборных листовках // Политическая лингвистика. 2010. № 2. С. 115.
21. Renaissance debates on rhetoric / ed. W. A. Rebhorn. Cornell Univ. Press, 1999. P.88.
22. Encyclopedia of rhetoric / ed. Th. О. Sloane. Oxford Univ. Press, 2001. P. 61 & 173; Кассен Б. Эффект софистики. СПб, 2000. С. 179.
23. Foss S., Foss К., Trapp R. Contemporary perspectives on rhetoric. 2nd ed. Waveland press, P. 138—139.
24. Ивин А. А. Теория аргументации. M., 2000. С. 365.
25. Walton D. Ethical argumentation. Lexington Books, 2003. P. 195. Автор называет свой (новый ли? подход «новой диалектикой (new dialectic)» — вероятно, по ана¬логии с «новой риторикой» и «новой софистикой», для которых он как раз характе¬рен. См. также: Walton D. The new dialectic. Conversational contexts of argument. Univ, of Toronto Press, 1998.
26. Цицерон М. Т. Три трактата об ораторском искусстве. М., 1994. С. 162.
27. Брутян Г. А. Аргументация. Ереван, 1984. С. 21.
28. Allen D. Attributed favourable relevance and argument evaluation // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 18. 1998. № 2 & 3. P. 183—201.
29. Rescher N. The role of rhetoric in rational argumentation // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 12. 1998. № 2. P. 315.
30. Черч А. Математика и логика // Математическая логика и ее применение. М., 1965. С. 209.
31. Lanham R. A. A handlist of rhetorical terms. 2nd ed. Univ, of California Press, 1991. P. 166.