МЕТАФОРА КАК СПОСОБ НОМИНАЦИИ ГЕРОЕВ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ

АННОТАЦИЯ

В статье рассматриваются различные способы косвенной номинации (метафора и метонимия, символ, «чужое» имя). Указывается, что в качестве в качестве непрямой номинации могут быть использованы имена и фамилии исторических лиц, литературных героев, мифологических персонажей. Отмечается, что ещё одним способом номинирования в текстах являются общеязыковые метафоры, как простые, так и осложненные, например, метонимией. Рассматриваются примеры зоологических метафор в текстах. Указывается, что метафорическое обозначение персонажей служит источником для других тропов. Рассматриваются варианты соотношения метафорического обозначения персонажа и названия текста.

ABSTRACT

The article discusses various ways of indirect nomination (metaphor and metonymy, symbol, "someone else's" name). It is indicated that the names and surnames of historical figures, literary heroes, and mythological characters can be used as an indirect nomination. It is noted that another way of nominating texts are common language metaphors, both simple and complicated, for example, by metonymy. Examples of zoological metaphors in texts are considered. It is pointed out that the metaphorical designation of the characters serves as a source for other tropes. The variants of the relationship between the metaphorical designation of the character and the title of the text are considered.

Ключевые слова: прямая и непрямая номинации, метафора, метонимия, сравнение, символ.

Keywords: direct and indirect nominations, metaphor, metonymy, comparison, symbol.

В работах, посвящённых проблемам языковой номинации, границы понятий первичной и вторичной номинации разделены довольно чётко: с помощью первичной номинации факты реальности преобразуются в языковые факты и знаки, например, в понятия и категории, связанные с «общественным опытом носителей языка» [1, с. 22], при вторичной номинации используется «опыт уже имеющихся в языке номинативных средств в новой для них функции наречения» [2, с. 178].

При разговоре о вторичной номинации обычно выделяют две формы отражения действительности и соотнесения «смыслового содержания наименований к обозначаемым объектам: непрямую и косвенную номинацию» [2, с. 183]. Под косвенной номинацией понимается «такой способ означивания действительности, при котором формирование смысла нового наименования протекает под непосредственным воздействием смыслового содержания другого наименования» [3, с. 262]. Среди способов косвенного номинирования встречаются использование слов в метонимическом или метафорическом значениях, десемантизация и переосмысление слов, когда невозможно эксплицитно идентифицировать их семантику без «внешнего» или «внутреннего контекста» [1, с. 20].

В русской литературе XIX-XX веков наряду с многочисленными способами прямой номинации персонажей превалируют их непрямые номинации: метафоры, метонимии, «чужие» собственные имена-символы [4,5,6]. Сходство таких способов вторичной номинации, как метафора и «чужое» имя, заключается в том, что, кроме называния, с их помощью дается характеристика, оценка персонажам. Обратимся к способам, с помощью которых непрямые номинации вводятся в текст, и рассмотрим характер их употребления.

Первым способом номинации персонажа является использование имени исторического лица, литературного героя, мифологического персонажа: Ницше (А. Белый), Нерон, Онегин (М.А. Булгаков), Вергилий, Соломон (Н.В. Гоголь), Эдип и Антигона (И.А. Гончаров), Иван-царевич, Принц Гарри (Ф.М. Достоевский), Кудеяр (А.И. Куприн), Дон-Кихот, Малек Адель, Ментор, Телемак (Н.С. Лесков), Бисмарк, Гедда Габлер, Кармен, Фауст (М.М. Пришвин), Вий, Левша (А.М. Ремизов), Ванька-Каин (М.Е. Салтыков-Щедрин), Базаров, Монте-Кристо (К.М. Станюкович), Вертер (И.С. Тургенев), Никита Пустосвят, Олеарий (Ю.Н. Тынянов), Робинзон Крузо (А.П. Чехов) и др.

Ассоциации и устойчивые смыслы, создаваемые косвенными обозначениями, с одной стороны, расширяют смысловую перспективу художественного текста путём введения персонажа в определённый литературный, исторический, мифологический, культурный ряд, таким образом у него появляются двойники. С другой стороны, эти ассоциации и устойчивые смыслы высвечивают нюансы восприятия персонажей друг другом.

Общеязыковые метафоры являются ещё одним способом непрямой номинации персонажей в художественных текстах. Например, название одной из повестей А.Ф. Писемского – «Тюфяк» – дано по характеристике главного героя другими персонажами повести: «Леность непомерная, моциону никакого не имеет: целые дни сидит да лежит…тюфяк, совершенный тюфяк!..»; «Лентяй ты, сударь, этакий тюфяк» и т.д.

Для обозначения другого персонажа этой повести используется языковая метафора лев, которая наблюдается только в речи повествователя: «Губернский лев бывал у них довольно часто», «Юлия … призналась льву, что она его давно любит» и т.д.

Чаще всего метафора появляется в художественном тексте, даже если является общеязыковой. Опорой для метафорических обозначений персонажей широкий круг аппелятивов. Распространённым способом номинации служат многочисленные зоологические метафоры, например, названия животных: обезьяна (Л. Андреев), свинья (А. Белый), волк, медведь, хорёк (М.А. Булгаков), кабан, лев (Н.С. Лесков), Онагр (И.И. Панаев), щенок, суслик (К.М. Станюкович), сеттер, ломовой конь (А.П. Чехов); земноводных, пресмыкающихся: удав (Н.С. Лесков), жаба (А.П. Чехов, А.Н. Толстой), змея (А. Белый), змейка (А.И. Левитов, Ю.Л. Слёзкин); насекомых: Паук (И.А. Салов), кузнечик (И.С. Шмелёв), Гусеница (А.И. Куприн), Белый Таракан (Н.С. Лесков); птиц: пеликан (А.М. Ремизов), попугай (Л. Андреев), Кобчик (К.М. Станюкович), Дрозд (А.И. Куприн), галчата, орёл (Н.С. Лесков), Ворон (И.А. Бунин); рыб: Судак (Л. Андреев), Карась (Н.Г. Помяловский), и других представителей фауны: каракатица (М.Е. Салтыков-Щедрин), дельфин (А. Белый). Некоторые метафорические номинации осложнены дополнительными ассоциациями, например, в романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» одно из обозначений Смердякова – Валаамова ослица, в романе М.А. Булгакова «Белой гвардии» гетмана называют Лисой Патрикеевной.

Список других метафоризирующихся существительных довольно обширен и включает названия растений: роза (Н.С. Лесков), северный орех (М.М. Пришвин); мифологических персонажей: русалка (М.Ю. Лермонтов, А.П. Чехов), сфинкс (А.А. Марлинский); обозначениями национальностей: японка (М.М. Пришвин), англичанин, китаянка, турчанка (Н.С. Лесков), римлянин (М.А. Булгаков); обозначениями рода занятий, профессии, положения в обществе: гренадер, дьякон, кантонист (Н.С. Лесков), талмудист (Ю.Н. Тынянов); названиями вещей и предметов: самовар (И.С. Шмелёв), бомба (М.М. Пришвин), окорок (Н.С. Лесков) и т.д. В качестве самой оригинальной номинации такого рода может служить название буквы i, которым называется один из персонажей повести Н.С. Лескова «Житие одной бабы». В качестве субъекта буква «i» сочетается с глаголами прошедшего времени в мужском и в среднем роде: «i улыбнулся», «отвечало i», «десятеричное i стал у клавикордов и наигрывал одной рукою юристен вальс», «i улыбнулось».

Таким образом, среди тропов, обозначающих характеристику персонажа, доминируют зоологические тропы.

Кроме простых непрямых обозначений, в художественных текстах встречаются осложнённые метонимии и метафоры. Например, зоологические способы номинации могут восходить к метонимии. Один из подобных примеров встречается в повести Н.С. Лескова «Смех и горе». Слово енот является источником метонимии в словосочетании молодой человек в енотовой шубе. Словосочетание в медвежьей шубе создаёт классическую метонимию медвежья шуба, шуба, а его развитие по дополнительной линии даёт необычную метонимию медведь. В тексте повести такого рода чередуются метонимии обоих типов:

«В комнату вплыло целое облако холодного воздуха, и в этом воздухе заколебалась страшная чёрная масса… Масса эта, в огромной чёрной медвежьей шубе с широким воротником, спускавшемся до самого пола… в медвежьих сапогах и большой собольей шапке, вошла, рыкнула: «где?» и, по безмолвному манию следовавшего за ним енота, прямо надвинулась на следовавшего за ней смотрителя: одно мгновение – что-то хлопнуло, и на полу, у ног медвежьей массы, закопошился смотритель… – «Ты читал, мерзавец, подорожную» – заревел в медведе… – «Читал? – грозно переспросил медведь…» – «шуба всё косила и косила. Я и теперь не могу понять, как непостижимо ловко наносила удары эта медвежья шуба… Вслед за последним ударом шуба толкнула избитого смотрителя сапогом под стол и исчезла в морозном облаке; за медведем ушёл и енот» [7, 156].

Иногда метафорические переносы осложняются метонимиями: «прекрасная девушка в форме норвежского почтового чиновника с глазами цвета лиловых колокольчиков»; «Лиловые колокольчики улыбаются»; «Колокольчики молчат» (М.М. Пришвин «Колобок»); «…некая личность … с головою круглее глобуса» – «бесстрастно сказал глобус» (Л.М. Леонов «Скутаревский»).

Часто метафоры и имена-символы без предварительной подготовки вводятся в текст: «Николка… напоролся на человека в тулупе. Совершенно явственно. Рыжая борода и маленькие глазки, из которых сочится ненависть. Курносый, в бараньей шапке, Нерон» (М.А. Булгаков «Белая гвардия»), чаще всего метафора следует за сравнением. При чем что разнотипные номинации встраиваются в текст одинаково:

«Тут же помещался Белоярцев и некий господин Сахаров. Последний очень смахивал на большого выращенного и откормленного кантониста, отпущенного для пропитания родителей…» – «Отстаньте, бога ради, ничего этого я не знаю, - отвечал, смеясь, кантонист, пущенный для пропитания родителей…» – «Мой милый! Мой милый! – звала кантониста маркиза» (Н.С. Лесков «Некуда»); «…Предстоящие после этого вопроса только рты разинули и стоят передо мною как удивлённые галчата» – «Галчата и рты замкнули» (Н.С. Лесков «Смех и горе»); «Что вы сидите тут, как две жабы, и отравляете воздух своими дыханиями?» – «воздух от злословия становится гуще, душнее, и отравляют его своими дыханиями уже не две жабы, как зимою, а целых три» (А.П. Чехов «Скучная история»).

Источником прозвища-метафоры или говорящей фамилии может служить сравнение: «Один был малого роста, сложен кряжем и назывался по фамилии Дыба; другой был длинен, сухощав, взвивался и сокращался, словно змей и назывался по фамилии Удав» (М.Е. Салтыков-Щедрин «За рубежом»). Случаи, когда сравнение, мотивирующее непрямое обозначение, следует после метафоры, встречаются гораздо реже. Пример встречаем в рассказе К.М. Станюковича «Волк»: «он напоминал обозлённого волка», здесь сравнение объясняет прозвище главного героя.

Иногда сравнение встречается в форме приложения и тогда не преобразовываться в метафору. Так, один из второстепенных персонажей поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души», Пётр Петрович Петух – «круглый кругом, точно арбуз», на протяжении романа для него сохраняется обозначение барин-арбуз, основанное на этом сравнении. Похожая ситуация складывается в рассказе А.Н. Толстого «Древний путь»: «сахарозаводчик, похожий на лысого краба в визитке» – «Папа-краб немного храпел, не вынимая изо рта сигары»; «Папа-краб ходил жаловаться капитану»; «высунулся папа-краб, с прыгающими лиловыми губами, весь в поту», а также в прямой речи: «Эй, дядя краб, брось-ка нам табачку»; «Дядя краб, ничего, потерпи…»

Довольно часты случаи употребления чужого имени собственного вместо имени персонажа: «Он снял кафтан, и Егорушка увидел перед собой Робинзона Крузе. Робинзон что-то размешал в блюдечке…» – «Егорушка нашёл, что в этом неподобающем его сану костюме он, со своими длинными волосами и бородой очень похож на Робинзона Крузе» (А.П. Чехов «Степь») [8, 12]; «женщина…смятая поцелуями страстного Онегина» – «Михаил Семёнович был чёрный и бритый, с бархатными баками, чрезвычайно похожий на Евгения Онегина» (М.А. Булгаков «Белая гвардия»). Подобные переходы обнаруживаем и в речи персонажей, и в речи повествователя: «…– Послушайте, monsieur Чацкий, – остановила она…» – «– И знаете, кого вы напоминаете мне? Чацкого» (И.А. Гончаров «Обрыв»).

Смысловые отношения между метафорой и сравнением могут развиваться по боковой линии: в таком случае объединение образов сравнения и метафоры происходит не за счёт лексического повтора, а за счёт отношений целого-части. Например, в «Дневнике Сатаны» Л. Андреева сравнение кардинала с обезьяной рождает соответствующую метафору: «Вдруг лицо бритой обезьяны стало плаксивым», «сладко пропела старая обезьяна», «Я смотрел на эту старую обезьяну». Схожая метафора появляется на основе сравнения с попугаем: «Я не стану передавать тебе всей болтовни фиолетового попугая…». А к сравнению с пингвином прирастает «боковая» метафора крылышки: «Кардинал коротко взмахнул крылышками»; «…снова замахал короткими обрубками крыльев…»

Другой основой для подобных метафор может служить метафорический эпитет. Например, если целому передаётся какое-либо свойство одной из его частей. Этот случай может проиллюстрировать метафора вороны, наблюдаемая в романе Н.С. Лескова «Некуда»: «Бычков сидит, точно лупоглазый ночной филин, а около него стрекочут и каркают дневные вороны». Она возникает на основе метафорического эпитета: «высокая худая фея с чёрными вороньими глазами»; «Воронье выражение было у всех углекислых фей», «с вороньим выражением в глазах и в очертаньях губ».

В «Белой гвардии» М.А. Булгакова метафора волк становится сквозным обозначением персонажа и подготавливается сочетаниями волчья походка, волчья, оборванная фигура, волчий острый голос и обобщающим сочетанием «человек, в котором всё было волчье» и, которая.

На основе метафорических обозначений персонажей появляются частные тропы: «Теперь в больших карих глазах у бычка как раз светилось отражение большой, свежеперенесённой и тяжкой обиды, после которой он только боднул и ещё не совсем успокоился» (Н.С. Лесков «Колыванский муж»). Тропы, характеризующие персонажей, могут связываться не с видовым обозначением, а с родовым. Дрозд – один из персонажей повести А.И. Куприна «Юнкера»: «Он действительно напоминает птицу, и именно чёрного дрозда». Встречаем и дополнительные характеристики этого персонажа – метафоры птичий, по-птичьи: «Дрозд останавливается на лестнице, а птичий недоверчивый полуоборот к юнкеру». Контекст согласуется с метафорой, поэтому она распространяется и на другие предметы речи: «Так воспитывал Дрозд своих девятнадцатилетних птенцов» (А.И. Куприн «Юнкера»).

Художественный эффект может быть достигнут противоположным образом – несоответствием метафоры и контекста: «Пред завешенными дверями стоял истый, неподдельный, варёный, красный омар во фраке с отличием»; «У другого окна целая группа: шилистая, востроносая щука в кавалерийском полковничьем мундире полусидела на подоконнике, а пред нею, сложа на груди руки, вертелся красноглазый окунь в армейском пехотном мундире» (Н.С. Лесков «Смех и горе») [7,127-130]. В частности, такое несоответствие может проявляться в намеренном столкновении в качестве однородных членов или однородных синтаксических конструкций прямого обозначения и метафорического: «Тоже и другие мои приятели: Игнатий и Фауст»; «На палубу входят толстый почтовый чиновник и Бисмарк» (М.М. Пришвин «Колобок»); «И фельдшер, и русалка, и сиделки делали вид, что ничего не случилось» (А.П. Чехов «Неприятность»); «Впереди идёт Николай с препаратами или с атласами, за ним я, а за мною, скромно поникнув головою, шагает ломовой конь» (А.П. Чехов «Скучная история») [8,246]; «Все слушали её, кто удерживал смех, кто с изумлением, и только одна Рогнеда Романова по долгу службы, с восторгом, да Малек-Адель – с спокойною важностью» (Н.С. Лесков «Некуда»).

Соотношение метафорического обозначения с другими обозначениями и устойчивость метафорического обозначения имеют определяющее значение для структуры текста. Зачастую прямое обозначение полностью вытесняется метафорическим, которое закреплено за персонажем на протяжении небольших фрагментов текста: «Дверь отворилась, и вошёл похожий на бесхвостого хорька капитан – помощник начальника снабжения» – «любопытно глядя, ответил хорёк», – «любопытные огоньки заиграли в глазах хорька» (М.А. Булгаков «Белая гвардия») или развёрнутых отрезков текста, появляясь каждый раз при упоминании соответствующего персонажа: «По широкой палубе прошла пожилая женщина… Лицом и движениями она напоминала жабу. За ней бежали две чрезвычайно воспитанные болонки с розовыми бантами» – «Унесло собачек несчастной жабы» – «Жаба с собачками, выкатив глаза, перекосившись, пробежала по палубе» – «на палубу выскочила из кают-компании жаба с обеими собачонками на руках, – заметалась, как слепая» (А.Н. Толстой «Древний путь»).

Иногда подобные застывшие характеристики используются в качестве сквозных обозначений главных действующих лиц, а не второстепенных персонажей.

При количественном преимуществе прямых обозначений персонажа на их фоне появляются сравнение и метафора, которые характеризуют персонажа в определённой ситуации. В рассказе А.П. Чехова «На пути» на базе сравнения «невысокая фигура без лица и без рук, окутанная, обмотанная, похожая на узел» выстраивается ряд повторяющихся метафор узел: «Какие глупости! –сказал сердито узел» – «От кучера и узла… на девочку пахнуло сыростью…», который потом снова трансформируется в прямое обозначение. В рассказе И.С. Шмелёва «Забавное приключение» наряду с прямым обозначением героини по имени встречаем сравнение-приложение, которое характеризует героиню в определённый момент (Это был кузнечик с головой женщины, женщина-кузнечик, кузнечик-женщина). Также существуют метафоры, выделяющие определённую особенность персонажа. Примером такой метафоры может служить обозначение камея по отношению к Ульяне Андреевне, жене учителя Козлова, в романе И.А. Гончарова «Обрыв». В рассказе Н.С. Лескова «Колыванский муж» на всем протяжении повествования персонаж сравнивается с бычком, а метафора бычок перемежается с рядом прямых обозначений: мореход, драчун, моряк, морской офицер, обидчик, муж молодой немки, рассказчик.

Существуют разные способы распределения метафорических обозначений в тексте, и то, как они располагаются между субъектными планами произведения важно для организации и понимания структуры текста. Метафоры могут встречаться в рамках одного плана (речи повествователя или персонажа) или, повторяясь, связывать различные субъектные планы. Когда метафора используется в речи повествователя как цитата из речи персонажа, она связывает вместе эти пласты (речь персонажа и речь повествователя):

«С правой стороны Женни поместился Сафьянос, а за ним Лиза. – «Между двух прекрасных роз», – проговорил Сафьянос, расстилая на коленях салфетку и стараясь определить приятность своего положения между девушками» – «Сафьянос первый поднял бокал и проговорил: – «Поздравляю вас, господин Помада», – чокнулся с ними с обеими розами, также державшими в своих руках по бокалу» (Н.С. Лесков «Некуда»).

Выполняя функцию предиката в речи персонажа, в речи повествователя метафора становится субъектом и используется как средство создания иронии:

«Я – Восходящее Солнце! Вот мой псевдоним» – «…мямлило Восходящее Солнце», «Восходящее Солнце ломалось самым пошлым образом» (А.И. Левитов «Крым»); «– Вы не мичман, а щенок…» – «А «щенок» внезапно стал белей рубашки и сверкнул глазами, точно молодой волчонок» (К.М. Станюкович «Беспокойный адмирал»); «Самойла Иваныч мелкой, но быстрой походкой вышел из комнаты». «Брильянт!» – проговорил Степан Иваныч…» – «На диванах и на полу спали дети «брильянта» – «Ну, идите же!» – командовал «брильянт», «подлетевший «брильянт» схватил её в охапку» и т.д. (И.А. Салов «Паук»).

Примером перехода метафоры из прямой речи в повествование и с последующим чередованием этих номинаций может служить рассказ А.П. Чехова «Поцелуй» [9,215-231]. В цепочку обозначений включены фамилия персонажа, его звание и метафора, используемая самостоятельно и в качестве приложения:

«Господа, хорошая примета! – сказал кто-то из офицеров. Наш сеттер идёт впереди всех: значит, чует, что будет добыча!..» – поручик Лобытко – Сеттер-поручик уже стоял около одной очень молоденькой блондинки… сеттер, если бы он был умён, мог бы заключить, что ему едва ли крикнут «пиль!» – «…подгулявшее обер-офицерство с сеттером – Лобытко во главе» [9,222].

Метафора может служить выражением чужой точки зрения, противоположной мнению повествователя. В качестве примера посмотрим, как заглавие рассказа А.И. Куприна «Гусеница» отражается в тексте. Авторство метафорического обозначения «гусеница» по отношению к героине принадлежит её мужу: «Ты не женщина, а гусеница. Ты пяденица крыжовниковая». С помощью метафоры героиня дважды обозначена в «чужой» речи: «Так заочно и звали её Гусеницей. Конечно, в добром смысле. Кто-нибудь в разговоре вдруг скажет: «А как наша Гусеница поживает?». В речи повествователя встречаем только одно обозначение – Ирина Платоновна, что показывает несогласие повествователя с таким обозначением героини. В рассказе А.Н. Толстого «Гадюка» смысловые отношения между обозначениями персонажа ещё сложнее: метафора, вынесенная в заглавие, в речи разных персонажей приобретает периодически как положительную, так и отрицательную оценку.

Таким образом, в некоторых произведениях метафоры и имена-символы используются в качестве заглавий. Чаще всего это зоологические метафоры: «Волк» К.М. Станюковича, «Ворон» И.А. Бунина, «Ворона» А.П. Чехова, «Гадюка» А.Н. Толстого, «Гусеница» А.И. Куприна, «Кляча» К.С. Баранцевича, «Овцебык» Н.С, Лескова, «Онагр» И.И. Панаева, «Паук» И.А. Салова и др. Иногда метафорой озаглавливается не все произведение, а отдельные главы. Например, одна из глав повести А.И. Куприна «Юнкера» носит название «Дрозд». Иногда в качестве заглавий встречаются и другие разряды метафор, например, «Хамелеон» А.П. Чехова, «Подснежник», «Антигона» И.А. Бунина, «Леди Макбет Мценского уезда» Н.С. Лескова.

Чаще всего метафорическое заглавие имеет вербальную основу в тексте произведения, но в некоторых случаях оно расшифровывается в тексте, но не имеет множественных отражений, то есть не служит номинацией персонажа. Упомянутый выше рассказ И.А. Бунина «Подснежник» может служить примером такого соотношения заглавия и текста. В тексте рассказа наблюдаем такую расшифровку: «Была когда-то Россия, был снежный уездный городишко, была масленица – и был гимназистик Саша, которого милая, чувствительная тётя Варя, заменившая ему родную мать, называла «подснежником», но в последующем повествовании метафора больше не встречается. Ещё примерами подобных взаимоотношений между заглавием и текстом могут служить следующие произведения: «Антигона» И.А. Бунина, «Ворона» А.П. Чехова, «Кляча» К.С. Баранцевича. В рассказе Н.С. Лескова «Овцебык», наоборот, расшифровка заглавия в тексте сопровождается устойчивым обозначением центрального персонажа на всем протяжении повествования.

Ещё одна форма развития отношений заглавия и текста, когда основное сопоставление ветвится и конкретизируется в метафорических эпитетах, встречается довольно редко. Например, в рассказе И.А. Бунина «Ворон» заглавие в самом начале текста имплицируется сравнением: «отец мой похож был на ворона», затем трансформируется в метафору: «был он и впрямь совершенный ворон», и, в конце концов, конкретизируется в отдельных словосочетаниях: «косясь блестящими вороньими глазами на танцующих», «поводил своей вороньей головой». К финалу рассказа исходный образ закольцовывается сравнением: «Он, во фраке, сутулясь, вороном, внимательно читал, прищурив один глаз, программу» [10,350]. Но сама метафора не используется в тексте в качестве обозначения персонажа. И, наконец, заглавие может служить обобщением разных осмыслений слова, как в рассказе А.Н. Толстого «Гадюка».

Таким образом, у одних и тех же писателей в одних и тех же произведениях непрямые обозначения разных типов сочетаются и существенно расширяют инструментарий средств номинации персонажей.

Список литературы:

1. Шамлиди Е.Ю. Структурно-семантические и словообразовательные особенности двухкомпонентных зоосемических наименований (опыт теории словообразовательной номинации). Автореф. дис... канд.филол.наук. М., 1979. 24 с.
2. Телия В.Н. Вторичная номинация и ее виды // Языковая номинация (виды наименований). М.: Наука, 1977. – С. 129-221.
3. Рябко О.П. Теоретические принципы прямой и косвенной дериватологической номинации / Гуманитарные и социальные науки. 2018. № 6. С. 258-265.
4. Арутюнова, Н.Д. Номинация и текст [Текст] / Н.Д. Арутюнова //Языковая номинация: Виды наименований. М.: Наука. 1977. С. 304-357.
5. Гак В.Г. Повторная номинация и ее стилистическое использование // Вопросы французской филологии. М.: Изд-во МГПИ им. Ленина, 1972.
6. Гореликова М.И., Магомедова Д.М. Лингвистический анализ художественного прозаического текста. М, 1983. С. 32-77.
7. Лесков Н. С. Собрание сочинений в 11 томах / Н.С. Лесков; сост. и общ. ред. В. Ю. Троицкого. - Москва: Правда, 1989. Т. 3 / [примеч. А. Шелаевой ; иллюстрации С. Н. Ерошкина]. - 1989. - 462 с.
8. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Сочинения. Т. 7. - М.: Наука, 1977.
9. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. Сочинения. Т. 8. - М.: Наука, 1977.
10. Бунин И.А. Собрание сочинений: В 9 т. Т.3. Рассказы 1911-1916. – М.: Художественная литература, 1965. -С. 345-352.