Защита репродуктивных прав и интересов в уголовном законодательстве РФ и странах бывшей Югославии: сравнительно-правовой анализ

Единообразное легитимное понятие репродуктивных прав в настоящее время отсутствует. Тем не менее, значимость соответствующих интересов требует их надлежащей правовой защиты. Особенно важно обеспечить охрану означенных факторов в уголовно-правовой области, т.к. именно в данной сфере нарушения обладают особой степенью общественной опасности, в то же время возможно применение специализированных средств защиты.

Представляется, что репродуктивные права не следует смешивать с категорией половых прав и интересов. При посягательствах на последние, репродуктивные аспекты не являются основным объектом. Так, например, в специальном законе Сербии понятия сексуального и репродуктивного здоровья дифференцируются [6]. Кроме того, практически каждое преступное деяние нарушает одновременно несколько охраняемых интересов, однако один из них является ключевым, учитываемым при квалификации содеянного. Смешивание видов объектов преступления может привести к ситуации, когда практически любое преступное деяние будет находиться в области посягательств на репродуктивную сферу. Например, любое убийство (т.к. потерпевший больше не способен воспроизводить потомство); вовлечение в занятие проституцией (т.к. может отразиться на психическом и физическом здоровье потерпевшего лица в целом); преступления против собственности (имущественное положение лица существенным образом отражается на процессах, взаимосвязанных с рождением и воспитанием детей) и т.д.

Репродуктивные права и интересы в ракурсе уголовно-правовой защиты (в качестве непосредственного объекта) характеризуются следующими признаками:

• прямое нарушение права граждан на воспроизводство потомства и взаимосвязанные с ним процессы;
• гуманизация наказания с учетом соответствующих особенностей субъектов;
• регламентация специальных норм, предусматривающая ответственность за преступные посягательства, причиняющие вред означенным интересам.

В рамках статей Особенной части уголовного законодательства к категории преступлений, непосредственно посягающих на репродуктивные права и интересы, следует отнести: убийство заведомо беременной женщины; убийство матерью новорожденного ребенка; незаконное производство аборта; необоснованный отказ в приеме на работу/необоснованное увольнение по репродуктивным мотивам.

В данной статье представлен сравнительный анализ специальных норм уголовного закона стран, ранее входящих в состав Югославии, и РФ в целях анализа позитивных и негативных аспектов, совершенствования отечественного законодательного и правоприменительного подхода.

В нижеприведенной таблице для наглядности представлено сравнение криминообразующих и квалифицирующих признаков преступлений, посягающих на репродуктивные права и интересы, и санкций за их совершение, в РФ и государствах бывшей Югославии. 

Таблица 1.

Исходя из проведенного сравнительного анализа можно сделать определенные выводы относительно уровня уголовно-правовой защиты репродуктивных прав в РФ и странах бывшей Югославии.

Так, в рамках защиты трудовых прав в уголовных кодексах государств бывшей Югославии отсутствуют специальные нормы (относительно необоснованного увольнения/отказа в приеме на работу по мотивам, связанным с репродуктивными аспектами). В РФ соответствующая норма присутствует, однако наличие недочетов ее конструирования производит проблемы толкования и применения, а, значит, сложности надлежащей защиты нарушенных прав в данной области. Данный аспект подтверждается многими теоретическими и практическими исследованиями [1; 5; 7; 10]. Качество отраслевой защиты обусловливается не формальным наличием «узкоспециализированных» норм, а их правильным структурированием и регламентацией. Отечественный законодатель при конструировании соответствующей специальной нормы необоснованно сузил круг потерпевших, чьи репродуктивные права и интересы нарушаются означенным деянием, в противоречие нормам Конституции, семейного и трудового законодательства, а также общему пониманию содержательных компонентов репродуктивных прав и интересов; не очертил правовые критерии «необоснованности» как криминообразующего признака; некорректно определил субъективные признаки состава. Возможно, наличие общей, но качественно регламентированной нормы в большей степени способствует защите соответствующих интересов, чем существование некорректно сформулированной специальной.

В то же время в уголовном законодательстве стран бывшей Югославии содержатся специализированные нормы, направленные на защиту репродуктивных прав и интересов, отсутствующие в отечественном законодательстве.

Так, например, в уголовном кодексе Сербии присутствует уголовная ответственность за увечье женских половых органов (ст. 121 а) [13]. С одной стороны, такой подход подчеркивает значимость защиты нарушенных репродуктивных прав и интересов уголовно-правовыми средствами. С другой, присутствует ряд недостатков в ракурсе исследуемого вопроса. Так, почему при наличии специальной статьи за причинение повреждений женским половым органам отсутствует соответствующая норма, устанавливающая ответственность за аналогичные последствия, причиненные преступным деянием мужчине? Репродуктивные права страдают в обоих означенных случаях, так почему в рамках уголовно-правовой защиты следует отдавать «предпочтение» половому аспекту? Кроме того, указанная норма является специальной относительно ст. 121 УК Сербии, в которой устанавливаются аналогичные пределы ответственности без учета специфики области последствий содеянного (до 12 лет лишения свободы). В УК РФ вообще отдельно не учитываются репродуктивные особенности причиненных телесных повреждений. В то же время, если законодатель решил установить специальную норму, обеспечивающую усиленную охрану соответствующих прав и интересов, с учетом их значимости, необходимо учитывать гендерную симметрию в обеспечении означенных аспектов и структуру санкций существующих норм.

В Хорватии установлена уголовная ответственность за незаконные действия с человеческим эмбрионом; клонирование; смешивание репродуктивных клеток человека и животного (ст.ст. 107, 108, 109 УК Хорватии) [15]. Это достаточно прогрессивный подход в области защиты репродуктивных прав и интересов, однако в отсутствие единообразного законодательного и правоприменительного подхода в области осуществления означенных действий, а иногда и вовсе игнорирования осуществления правового регулирования, установление уголовной ответственности за указанные деяния может привести к правовому произволу. Подобным образом можно расценивать, например, установление уголовной ответственности за незаконный оборот порнографии в отсутствие легального определения данного понятия и установленных критериев законности осуществления соответствующей деятельности (ст. 242 УК РФ) [12].

Что касается норм, регламентирующих ответственность за деяния, которые непосредственно посягают на репродуктивные права и интересы, и присутствуют и в законодательстве РФ и стран бывшей Югославии, можно в результате сравнительного анализа выявить определенные аспекты, которые могут быть учтены в отечественном законодательстве в целях наиболее полного обеспечения защиты означенной области.

Так, действующий Уголовный кодекс РФ устанавливает ответственность за убийство заведомо беременной женщины. В уголовном законодательстве анализируемых стран также присутствует наказание за осуществление указанного деяния (кроме Словении) [14]. При этом в УК Сербии, Хорватии и Черногории не обозначен критерий заведомости знания виновным данного состояния потерпевшей. В то время как установленность и доказанность указанного обстоятельства представляется определяющим фактором для ужесточения наказания за умышленное причинение смерти другому человеку. В противном случае как разграничить в рамках установления уголовно-правовой ответственности убийство женщины, которая пост-фактум оказалась беременной, и причинение смерти потерпевшей при изначальном осознании нахождения ее в данном состоянии. Следует отметить, что в уголовном законодательстве РФ также присутствуют аналогичные недочеты, например, из ст. ст. 131, 132 исключен признак заведомости возраста/состояния потерпевшего. Обязательность учета означенных обстоятельств присутствует в толкованиях высшей судебной инстанции. Тем не менее, представляется необходимым обозначать рассматриваемый критерий (с учетом его влияния на характер и степень общественной опасности) непосредственно в соответствующих уголовно-правовых нормах во избежание неправильного толкования и применения.

В то же время с точки зрения установления санкций законодательство рассматриваемых государств представляется более обоснованным с учетом значимости нарушенных прав и интересов. Так, за рассматриваемое преступление в Сербии минимальный предел наказания – 30 лет лишения свободы; в Македонии [11], Хорватии и Черногории [16] – 10; в то время как в РФ – 8.

Представляется, что с учетом характера и степени общественной опасности данного деяния, санкция за его совершение также должна быть адекватной.

Регламентация ответственности за незаконное производство аборта отличается в рассматриваемых государствах в первую очередь наименованием деяния: «незаконное проведение искусственного прерывания беременности» (РФ); «незаконное прекращение беременности» (Сербия, Македония, Черногория); «криминальный аборт» (Словения); «незаконный аборт» (Хорватия). Представляется, что определяющего значения наименование преступного деяния не имеет, однако общие правила построения словосочетаний определяют их смысловую нагрузку и восприятие. Относительно рассматриваемого деяния проблема заключается в определении момента окончания. Так, термин «проведение» трактуется как процесс, а не результат, соответственно, моментом окончания анализируемого деяния следует признавать начало осуществления действий, направленных на прерывание беременности. Термин «прекращение» с этимологической точки зрения надлежит понимать как достижение соответствующего результата, равно как и «криминальный/незаконный аборт» (с учетом медицинского трактования означенной процедуры).

В то же время в нормах законодательства стран бывшей Югославии содержится ответ на вопрос о моменте окончания анализируемого преступления: деяние признается оконченным с момента начала осуществления соответствующих действий. В РФ в отсутствие четкой законодательной регламентации по данному вопросу (и спорного названия исследуемой статьи) ведутся дискуссии, отсутствует единообразная практика [3; 8; 9]. Что в свою очередь противодействует назначению справедливого и обоснованного наказания за содеянное. Представляется обоснованным считать означенное преступление оконченным именно с начала осуществления соответствующей операции. Такой подход отражает степень общественной опасности деяния и направлен на обеспечение защиты репродуктивных прав и интересов. В связи с чем видится целесообразным изменить название ст. 123 УК РФ/ либо внести в нее пояснения о моменте окончания данного преступного деяния.

Что касается установления криминообразующих признаков отечественный уголовный закон полностью «проигрывает» законодательству исследуемых стран. Так, согласно УК РФ единственным основанием для привлечения к уголовной ответственности за незаконное проведение искусственного прерывания беременности является отсутствие у субъекта высшего медицинского образования соответствующего профиля, т.е. ни медицинские показания, ни условия проведения операции учету не подлежат. Такой подход невозможно признать адекватным ни с точки зрения конструирования нормы, требующей учета специальных (медицинских) аспектов, ни, тем более, в ракурсе обеспечения надлежащей защиты репродуктивных прав и интересов. Получается лицо, осуществившее производство аборта на большом сроке беременности, в антисанитарных условиях, не понесет уголовной ответственности только в силу наличия соответствия указанному образовательному цензу.

Следует отметить, что в уголовном законодательстве всех государств, ранее входящих в состав Югославии, в качестве криминообразующих признаков рассматриваемого преступного деяния установлено нарушение установленных/законных (медицинских) правил/инструкций при наличии согласия женщины на производство аборта. Отсутствие согласия расценивается как квалифицирующий признак деяния, наличие которого влечет более строгое наказание (до 8 лет лишения свободы). В УК РФ отсутствие согласия потерпевшей на производство аборта вообще никак не отражается на уголовной ответственности. Более того, даже причинение смерти женщине в результате проведения данной операции максимально может быть наказано только 5 г. лишения свободы. Для сравнения наступление данного последствия по закону рассматриваемых государств бывшей Югославии карается гораздо более существенными сроками (Хорватия – 10 лет; Сербия, Черногория - как совокупность: до 18-19 лет).

Что касается характеристик субъекта рассматриваемого преступления, только в УК РФ предусмотрен его конкретизированный статус, причем в качестве признака основного состава. По УК Сербии, Словении, Македонии специальный субъект рассматривается в качестве квалифицирующего признака. В Хорватии и Черногории определяющее значение имеют объективные признаки незаконного аборта, статус субъекта отдельному учету не подлежит.

Видится целесообразным при конструировании нормы за анализируемое преступное деяние учитывать существующие медицинские критерии проведения данной операции, на основе которых и должна определяться «незаконность» соответствующих действий; отсутствие согласия женщины следует признавать квалифицирующим признаком; окончанием преступления необходимо считать начало производства операции; за наступление последствий в виде тяжкого вреда здоровью/смерти - определить соответствующую санкцию. Относительно последнего – пределы ответственности должны коррелироваться и с общей структурой уголовного закона, и характером и степенью общественной опасности содеянного, с учетом значимости защиты репродуктивных прав и интересов. Т.е. для российского уголовного закона наказание за квалифицированный вид незаконного производства аборта в виде лишения свободы на срок до 20 лет с учетом вышеизложенного неуместно, но внесение означенных корректив в целях обеспечения надлежащей защиты анализируемых интересов – необходимо.

Далее рассмотрим в исследуемом ракурсе регламентацию ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка.

В УК РФ в качестве криминообразующих признаков данного деяния перечислено несколько альтернативных вариантов: во время родов; сразу после родов; в условиях психотравмирующей ситуации; в состоянии психического расстройства, не исключающего вменяемости. Такой подход провоцирует квалификацию по привилегированному составу практически всех умышленных причинений смерти, где субъект – мать; потерпевший – новорожденный ребенок. В итоге теряется смысл соответствующей статьи, лица получают необоснованно мягкое наказание. Представляется, определяющим признаком данного состава является наличие психического расстройства, не исключающего вменяемости, вызванное влиянием родового процесса и связанных с ним обстоятельств. На данный аспект обращали внимание многие исследователи [2; 4]. Так, время совершения преступления в исследуемом случае скорее квалифицирующий фактор, т.к. потерпевший находится в максимально беспомощном состоянии, указание на данный признак в рассматриваемом составе – учет наличия в данный период у женщины особого состояния. Психотравмирующая ситуация – растяжимое понятие, относящиеся, например, и к убийству в состоянии аффекта, и к превышению пределов необходимой обороны. Очевидно, что наличие специального состава, регламентирующего ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка, обусловлено именно содержательными особенностями соответствующего состояния субъекта, вызванными специфическими обстоятельствами. Психическое расстройство, не исключающее вменяемости, также может обусловливаться различными факторами, и проявляться в различных формах. В УК РФ присутствует общая норма по поводу влияния означенного состояния на уголовную ответственность. Соответственно, указание на данный аспект в специальной норме должно быть обусловлено учетом специфики конкретного расстройства под влиянием соответствующих обстоятельств.

В уголовном законодательстве стран бывшей Югославии криминообразующие признаки рассматриваемого состава преступления прописаны гораздо более четко и логично: обозначен надлежащий определяющий критерий: расстройство, вызванное родовым процессом.

Примечательно также, что в законодательстве анализируемых зарубежных государств при формулировании рассматриваемого состава делается акцент на статусе новорожденного и женщины: «убийство своего ребенка…». Т.е. возникает вопрос об ответственности «суррогатной» матери. Представляется, что термин «свой» в рассматриваемом контексте означает именно ребенка, выношенного и рожденного, поскольку только в указанной ситуации возможно наличие психического расстройства, вызванного влиянием родового процесса. Биологическая мать в данной ситуации должна нести ответственность на общих основаниях.

Санкции за означенное деяние разнятся: до 5 лет лишения свободы (РФ, Сербия, Черногория); до 3-х лет (Словения, Македония, Хорватия). Представляется, что с учетом специфики анализируемого преступного деяния, наказание в виде лишения свободы не соответствует характеру и степени общественной опасности содеянного, не способствует реализации целей уголовного наказания.

Подводя итог вышеизложенному, следует отметить, что по результатам сравнительного анализа уголовно-правовой защиты репродуктивных прав и интересов в законодательстве РФ и странах бывшей Югославии, в данных государствах в целом выявлен более адекватный и целесообразный подход, заслуживающий внимания и учета в соответствующих нормах российского уголовного закона.