Подвиг отечественных ученых (одна из трагических страниц нашей науки)

АННОТАЦИЯ

Статья посвящена трагическим судьбам известных отечественных учёных – микробиологу, гигиенисту Степану Васильевичу Коршуну (1886 – 1931), внёсшего весомый вклад в борьбу с эпидемиями начала XX столетия, отказавшегося от участия в разработке бактериологического оружия и поплатившегося за это жизнью и его коллеге, известному гигиенисту и маляриологу Владимиру Владимировичу Фавру (1874 – 1920), также пожертвовавшего собой во имя новых поколений. Символично, что именно накануне празднования в сентябре этого года 150 летнего юбилея со дня рождения Коршуна, из небытия всплыл важный артефакт – стеклянный бокал, подаренный им Фавру в Берлине в 1910 г. Прослеживаются их переплетающиеся жизненные пути, малоизвестные факты их героических судеб.

ABSTRACT

The article is devoted to the tragic fate of famous Russian scientists - microbiologist, hygienist Stepan Vasilyevich Korshun (1886 - 1931), who made a significant contribution to the fight against epidemics of the 20th century, who refused to participate in the development of bacteriological weapons and forfeit his life and his colleague, a well-known hygienist and malyiologist Vladimir Vladimirovich Favre (1874 - 1920), who also sacrificed himself in the name of new generations. It is symbolic that just on the eve of the celebration of the 150th anniversary of the birth of Mr. Korshun in September of this year, an important artifact emerged from non-existence - the glass presented by him to Favre in Berlin in 1910. Their intertwining life paths, little-known facts of their heroic destinies are traced.

Ключевые слова: микробиология, С.В. Коршун, В.В. Фавр, гигиена, бактериология, иммунология.

Keywords: microbiology, S.V. Korshun, V.V. Favre, hygiene, bacteriology, immunology.

Поток времени с неумолимой скоростью несёт человечество вперёд, оставляя далеко позади события, факты, судьбы. Но порой его волны выбрасывают прямо нам под ноги безмолвные, но точные и яркие свидетельства прошлого, вынуждающие остановится, задуматься, вспомнить… Как то, разыскивая новые артефакты, необходимые для экспозиции аптечной посуды, на одном из антикварных сайтов меня заинтересовал старинный бокал прозрачного стекла с государственным гербом Российской империи на одной из сторон и дарственной надписью на другой. Собственно, именно эта надпись, выполненная двумя шрифтами – кириллицей и латиницей – и привлекла моё внимание: «S. Korschun Herr W. Favre на паmяmь Berlin 1910».[1] Герб выполнен ручной росписью керамическими красками и эмалью, дарственная надпись золотом, заказать такую вещь мог себе позволить только состоятельный человек. Интрига была налицо, и я приобрёл бокал. 

Итак, бокал был подарен в 1910 г. в Берлине неким С. Коршуном господину В. Фавру. Без особого труда я установил, что «С. Коршун» - микробиолог и иммунолог, доктор медицины, профессор, а «В. Фавр» - не менее именитый его коллега. Более того, они оба оказались нашими соотечественниками.

Интрига усиливалась тем, что Коршун в 1901-1902 гг. работал под руководством немецкого бактериолога, иммунолога, основоположника химиотерапии, Пауля Эрлиха, который вместе с Мечниковым в 1908 г. за работы в области иммунологии был удостоен Нобелевской премии. Я с головой окунулся в более детальные и тщательные исследования.

Передо мною, шаг за шагом, воссоздавались их героические, полные трагизма судьбы. Теперь, думается, я могу поведать всё по порядку.

Рисунок 3. С.В. Коршун

Степан Васильевича Коршун родился 6 (18) сентября 1868 г. в Глухове Черниговской губернии в семье офицера. В 1886 г., отец, Василий Коршун, в чине полковника вышел в отставку, что по табели о рангах давало право потомственного дворянства, затем семья отставного полковника переехала в своё имение в Харьковской губернии (территория нынешнего города Краматорска) [10, с. 8]. После окончания гимназии, в том же 1887 г., Степан поступил на медицинский факультет Харьковского университета [6]. В годы учёбы, он сразу проявил задатки лидера и был избран старостой курса. Во время практики на третьем и четвёртом курсах, он столкнулся с жестокими эпидемиями дифтерии в Изюмском уезде. Задыхающиеся, умирающие дети не могли оставить равнодушным молодого человека. Так было положено начало его многолетней борьбы с инфекционными болезнями, борьбы, ставшей делом всей его жизни. Выпускные экзамены, сданные с отличием в марте 1892 г., совпали с эпидемией холеры, разразившейся в Харьковской губернии. Молодой врач был направлен в Славянск заведовать холерным бараком. Работу в университетской клинике, он совмещал с занятиями бактериологией. Немалую часть пациентов клиники составляли больные дифтерией. Но что могла тогда предложить медицина? Строгий постельный режим, дезинфекцию, разжижённую пищу, смазывание горла керосином и холодное полотенце на лоб! Строить графики температур и ждать, выживет или нет. Что говорить – сорок процентов больных с болезнью не справлялось [10, с. 11]. И все-таки блеснул свет в конце туннеля – немецкие бактериологи получили новый медикамент – антитоксин. Естественно, первыми об этом узнали ведущие университетские профессора. Путь был указан и на базе Бактериологической станции (преобразованной впоследствии в Бактериологический институт, ныне Харьковский институт микробиологии и иммунологии имени И.И. Мечникова) начались противодифтерийные исследования. Была создана группа научных сотрудников, куда, по рекомендации декана факультета А.Х. Кузнецова, был включён Коршун, работавший ассистентом… на внештатной основе. Продолжая работать в университетской клинике, он имел возможность работать над методикой лечения, оценивать эффективность сыворотки и оперативно корректировать способы её приготовления. Об опасности этой работы говорит тот факт, что первый заведующий Бактериологической станцией Н.А Протопопов умер, заразившись во время исследований сапа [10,с. 13].

Экспериментальные работы по приготовлению сыворотки были начаты летом 1894 г., а в начале 1895 -го г. она уже могла использоваться в опытном порядке в университетской клинике. Осенью того же года Коршун уходит из клиники и становится штатным сотрудником станции. Вскоре его роль в производстве сывороток становится лидирующей. В 1898-1899 гг. выпуск противодифтерийной сыворотки был доведён до 60 тысяч флаконов [10, с. 17]. Активность, знания, широкий кругозор, не могли быть не замеченными, и в начале 1900 г. он был приглашён для преподавания студентам. А спустя год его направляют в Гигиенический институт в Мюнхене, под руководством Рудольфа Эммериха. Затем на протяжении одиннадцати месяцев трудится над своей диссертацией под руководством Пауля Эрлиха, директора института экспериментальной терапии во Франкфурте-на-Майне, как мы знаем, будущего Нобелевского лауреата [7, с. 128]. Хотя некоторые точки соприкосновения между теориями Эрлиха и Мечникова, работавшего в то время в Пастеровском институте в Париже, о механизмах иммунитета, были найдены, но и разногласий было не меньше. Суть работы Коршуна заключалась в получении доказательств в пользу теории Эрлиха. Результаты работы были опубликованы в Германии и России и легли в основу докторской диссертации, которую он успешно защитил в 1903 г. Его авторитет в медицинском мире увеличивался. И, тем не менее, не всё было так безоблачно. Грянули революционные события 1905 г. Как человек прямой и честный, он не остался в стороне, поддержав бунтующую молодёжь, выступив против партии монархического направления. В газетную полемику были вовлечены практически все органы правой и левой печати, не только Харькова, но и обеих российских столиц. Кроме того, его младший брат, Василий, увлёкшийся политикой ещё в 1901 г., был осуждён и сослан. Средний брат, Николай, примкнувший к эсерам, также был сослан, бежал, а после неудачного покушения в 1906 г. на генерала Ренненкампфа, руководившего подавлением революционного движения в Сибири, казнён. Впоследствии, эти события, оказали решающее влияние на Степана Васильевича, при принятии судьбоносных для него решений.

Всего перечисленного было вполне достаточно, чтобы вышестоящие инстанции сделали весьма прозрачный «намёк» ректору, что приват-доцент Коршун не подходит для преподавания в университете. Но его авторитет, как педагога и учёного, был столь высок, что было принято соломоново решение, и своенравный, но талантливый учёный был направлен за границу для подготовки к профессорскому званию, - глядишь, там и одумается [7, с. 129].

В апреле 1906 г. он отбыл в Европу. В Мюнхенском институте гигиены и Берлинском гигиеническом институте проводил продолжительные и весьма результативные исследования, присутствовал на XIV Международном конгрессе по гигиене и демографии в Берлине. Посетил курс лекций Августа Вассермана, который незадолго до этого разработал знаменитый метод диагностики сифилиса (реакция Вассермана). В институте Эрлиха во Франкфурте познакомился с результатами неопубликованных исследований по только ещё зарождавшейся химиотерапии [10, с.44]. По заданию Мечникова провёл успешные исследования в парижском институте Пастера, результаты которых были опубликованы во Франции и в России. За два года, проведённых в Германии и Франции он посетил множество больниц и лечебниц, бактериологических лабораторий, школ, приютов и т.д., изучал устройство и действия водопровода, канализации и т.д.

В апреле 1908 г. Коршун возвратился в Харьков. В сентябре этого же года учёный совет Харьковского университета присвоил ему звание профессора, а в октябре оба его учителя - Пауль Эрлих и Илья Мечников - получили Нобелевские премии. Но профессорское звание ему было утверждено лишь спустя два года, в 1910 г [10,с. 39]. Сказались последствия революционных событий 1905-1906 гг. и участия в них его братьев.

Постоянно растущий авторитет учёного среди коллег и студентов привели к тому, что в сентябре 1911 г. его избрали деканом медицинского факультета, а в 1914-м г. Коршун стал директором Харьковского бактериологического института [10,с. 40]. Это назначение совпало с началом первой мировой войны, и молодой профессор направил всю свою энергию и знания на снабжение армии сыворотками и вакцинами. Несмотря на то, что поставки из Германии всех препаратов были прекращены, Коршун не только не позволил остановиться производству, но и многократно его увеличил.

Грянула февральская революция 1917 г. 12 декабря в Харькове установилась советская власть,
а 6 апреля 1918 г. в город вошли кайзеровские войска. 3 января 1919 г. в город вернулись большевики и Харьков стал ненадолго столицей Украинской Советской Республики, пока летом 1919 г. в город не вошла Добровольческая армия Деникина [10, с. 55]. Одна власть сменяла другую. Но, несмотря на все политические передряги, у них у всех был один общий враг – эпидемии. Вши не отличали красных от белых или жовто-блакитных, врачи нужны были всем и Коршун со своими коллегами самоотверженно исполнял свой врачебный долг, невзирая ни на какие политические предпочтения. Сыпной тиф, холера, дизентерия косили население на всей территорией занятой Добровольческой армией. Выполняя свой профессиональный долг, Коршун ездил по наиболее угрожаемым районам, армейским тылам, организовывая лечение и перевозку больных, устраивал дезинфекционные камеры, «заразные» бараки и т.д. В конце 1919 г., когда Красная армия выбила белых из Харькова, он оказался с женой в Новороссийске, отрезанным от своего родного города. Красные наседали, и остатки Добровольческой армии стекались в Новороссийск. Город был завален беженцами, ранеными, больными сыпным тифом и дизентерией. Коршун прилагал все силы, чтобы хоть в какой-то мере локализовать распространение инфекций. Началась эвакуация белых морем. Ему с женой были выданы рекомендательные письма, паспорта, предоставлена каюта 1-го класса и предложено вместе с лабораторией эвакуироваться в Сербскую Рагузу (ныне Дубровник), для решения задач здравоохранения Сербии. Но он отказался и остался со своими больными и с красными, вошедшими в город 27 марта 1920 г. Для эпидемиолога, не может быть ни красных, ни белых, его враг один – зараза. Сначала новая власть привлекла его к ликвидации эпидемии тифа, дизентерии и холеры в Новороссийске, а затем по всей Северо-Кавказской железной дороге для контроля состояние войск и наведения порядка в госпиталях, санитарных поездах и отрядах [10, с. 59]. Довольное его работой, красное командование разрешило ему с супругой в сентябре 1920 г. возвратится домой, в столицу новообразованной УССР. Коршун не только возобновил свою работу, но стал ректором Харьковского медицинского института, созданного на базе университетского факультета. Кроме этого, он стал заведующим отделом Губздрава, членом различных комиссий, консультантом Наркомздрава Украины, продолжал писать статьи, высказывая порой вовсе неудобное для нового начальства, особое мнение, чем сразу нажил немало врагов.

В это время по всей стране начались операции против антисоветски настроенной интеллигенции. Более девятисот «идеологически чуждых» инженеров, агрономов, врачей, философов, литераторов и прочих интеллигентов было «отгружено» в Европу. Харьков не стал исключением. Среди намеченных к высылке были, в первую очередь, профессора высших учебных заведений. Ведь именно они противились нововведениям Наркомпроса, направленные на ослабление влияния старого профессорского-преподавательского состава на формирование новых кадров. Естественно, Коршун оказался в их числе и 23 сентября 1922 г. после обыска его отвезли в ГПУ, где убедительно предложили выехать за границу. Несмотря ни на какие угрозы, Коршун отказался. Он телеграфировал в Москву наркому Семашко, жалуясь на самоуправство местных властей [10,с. 63]. Снова было принято соломоново решение - убрать, но в Москву! Этим новая власть решала сразу две проблемы. Первая – снималось напряжение вокруг фигуры Коршуна в Харькове, вторая – нашлась как нельзя лучше подходящая кандидатура для руководства вновь созданным, Мечниковским институтом. В стране продолжалась разруха, свирепствовали эпидемии, не хватало медикаментов. Необходимо было срочно наладить эффективную централизованную работу по борьбе с заразными болезнями и изготовлению прививочных препаратов. С января 1923 г. Коршун возглавил институт и с присущей ему целеустремленностью и творческой активностью принялся за работу. Прежде всего, Коршун усовершенствовал структуру института и консолидировал коллектив. Как человек прямой, общительный, добрый и доступный, он пользовался уважением и любовью подчиненных. Не имея собственного кабинета, работал в лаборатории вместе с другими сотрудниками, живо отзывался на все вопросы, с которыми к нему обращались. К 1927 г. в институте работало уже 166 человек [10,с. 87]. Это был самый большой научный центр подобного профиля в СССР. Было освоено приготовление и выпуск более 40 видов сывороток, вакцин, контрольных и диагностических препаратов. Объём производства за пять лет вырос в 10 раз. На долю Мечниковского института приходилось более половины всего объёма вакцин и сывороток, выпускавшихся в СССР. Коршун и сам не оставлял собственных исследований, систематически публикуя результаты работ, в т.ч. и за рубежом. Будучи воспитанником и приверженцем немецкой школы микробиологии, он ещё с дореволюционных времён имел четко налаженные связи с научными и деловыми кругами Германии. Теперь у него появилась возможность возобновить их, но уже при поддержке Наркомздрава. Он достаточно часто принимал участие в зарубежных конференциях и съездах. На этом, казалось бы, благоприятном фоне, произошло событие, которому Коршун не придал большого значения. Его и двух ведущих научных сотрудников института вызвали к Тухачевскому, начальнику штаба РККА, и предложили заняться разработкой бактериологического оружия. Они отказались.

1928 г. стал наивысшей точкой профессиональной карьеры Коршуна. Славный 60-летний юбилей, прекрасные показатели работы института, авторитет – всё говорило о признании его талантов и заслуг, и прочило блестящее будущее [10,с. 103]. Ничто не предвещало беду, но маховик трагических событий упрямо продолжал раскручиваться. В начале этого же 1928 г. главного оппозиционера страны Троцкого выпроводили в ссылку. Одновременно с обострением отношений с западными странами, в том числе и с Германией, началась широкомасштабная борьба с вредителями. Сфера здравоохранения не осталась без внимания, особенно её стратегический сектор, от которого зависела трудоспособность тыла и боеспособность армии – эпидемиология. Ещё в начале 1920-х в зарубежной прессе активно рассматривался вопрос о возможном использовании возбудителей инфекций, как действенного средства ведения войны. В 1926 г. в СССР начались систематические работы в этом направлении, в 1928 г. учреждён Институт химической обороны, а через два года создана специальная Военная вакцинно-сывороточная лаборатория [10,с. 112]. Председатель ВСНХ Куйбышев и председатель ОГПУ Ягода подписали циркуляр об использовании на производствах специалистов, осуждённых за вредительство, причём так, «чтобы работы их проходили, главным образом, в помещениях органов ОГПУ». Указание есть, помещения готовятся, пора позаботится о наборе «вредительских кадров». Так сошлись интересы разных ведомств. Одним нужно было обезвредить классово чуждых «спецов-вредителей», другим они были ещё нужнее, ибо иных просто не было. Ключевым решением стала фабрикация «дела микробиологов» и главной фигурой стал Степан Васильевич Коршун. [10,с. 133] 13 августа 1930 г. он был арестован. Всего в августе - сентябре было арестовано около 30 человек. Из них 17 мечниковцев, из которых 12 были специалистами по вакцинно-сывороточному делу. До марта 1931 г. арестовали ещё 21 человека. Обвинения стандартные - создание антисоветской организации, вредительство, шпионаж. Нет нужды говорить, что все арестованные признали свою вину. Восемь главных обвиняемых, в том числе и Коршун, были приговорены к расстрелу с заменой заключением на 10 лет. Прочие получили разные сроки заключения. Вот так аукнулся Коршуну его отказ Тухачевскому. Те, кто согласился работать по военной тематике, содержались в Бутырской тюрьме до начала 1932 г., после чего были отправлены в специализированную тюрьму ОГПУ, неподалёку от Суздальского Покровского монастыря, где в обстановке строгой секретности были оборудованы лаборатории. Организация, разместившаяся в монастыре, именовавшаяся «Бюро особого назначения» (БОН), начала проводить работы по боевым бактериологическим средствам. Судьба же самого Степана Васильевича Коршуна, по сути, так и не известна. В приговорных списках перед его фамилией стоит пометка красным карандашом «Р», что, вероятнее всего, означает расстрел. Год смерти указан - 1931, место смерти - Бутырская тюрьма, место захоронения также не указано. В 1959 г. все репрессированные микробиологи были реабилитированы. Но жена Коршуна умерла годом раньше, так и не дождавшись его реабилитации. Вот такая судьба врача, учёного, патриота, до конца исполнившего свой гражданский, врачебный и человеческий долг.

Рисунок 4. В.В. Фавр

О судьбе Владимира Владимировича Фавра известно много меньше. Он родился 5 июля 1874 г. в Боровичском уезде, Новгородской губернии в семье врача выходца из Швейцарии. Фавр поступил на медицинский факультет Харьковского императорского университета в 1892 г. [4, с. 211]. В летний семестр 1896 г. работал в Германии в Бреслау (ныне Вроцлав), в лаборатории Карла Флюге, известного микробиолога, гигиениста и эпидемиолога. Во время обучения предпочтение уделял химии, бактериологии и гигиене. После окончания университета в 1897 г., был избран ассистентом кафедры гигиены и занимал эту должность вплоть до 1904 г. [3]. Был делегатом XII Международного съезда врачей в Москве в 1897 г. В 1899 г. участвовал в Конгрессе по борьбе с туберкулезом в Берлине. В 1901 г. был откомандирован в лабораторию института экспериментальной медицины в Петербурге для изучения микробиологии и палочки чумы. Участвовал в экспедиции по изучению малярии на Кавказе. В 1902 г., как настоящий врач-подвижник, сознательно заразил себя малярией от нового вида комара, чтобы доказать, что он является переносчиком болезни. Со временем, этот вид описанного им комара был обнаружен в других странах юга Европы. Результаты исследований малярии стали темой его доклада на VIII Пироговском съезде [3]. По результатам выступления была создана комиссия по изучению малярии в России. Докторскую диссертацию «Опыт изучения малярии в России в санитарном отношении» защитил в 1903 г. в Харьковском университете. Вёл активную научно-исследовательскую работу, неоднократно публиковал результаты своих исследований. Участвовал во многих съездах врачей и естествоиспытателей, работал в чумной лаборатории Института экспериментальной медицины. В 1903-1904 гг. изучал малярию на Кавказе, в Воронежской и Харьковской губерниях. Звание приват-доцента по кафедре гигиены получил весной 1904 г. В том же году отправился на Русско-японскую войну в Маньчжурию в качестве одного из двух заведующих харьковским бактериолого-гигиеническим отрядом для борьбы с заразными болезнями в армии. В феврале 1905 г. возвратился в Харьков и принял место городского санитарного врача [4, с. 211]. В 1906-1911 гг. преподавал фабричную гигиену в Харьковском технологическом институте. С 1907 по 1913 гг. по поручению городской думы неоднократно выезжал в Европу с целью изучения сооружений биологической очистки. Приобретённый опыт и знания внедрял в городском хозяйстве. Был заведующим санитарным отделом Харьковской городской управы, заведовал музеем фабричной гигиены. В 1906-1912 гг. был ответственным секретарём и редактором отдела гигиены «Харьковского медицинского журнала», писал статьи по гигиене для «Народной энциклопедии» и т.д. В 1910 г. руководил борьбой с эпидемией чумы в Одессе, а в 1911 г. на Дальнем Востоке [3]. В 1911 г. советом Женского медицинского института Харьковского медицинского товарищества был избран приват-доцентом, а в 1916 г. - профессором. С началом первой мировой войны возглавлял санитарно-техническое бюро, по его инициативе был создан госпиталь, выполнявшим роль антиинфекционного заслона [4, с. 212]. В 1915 г. был направлен на Юго-Западный фронт. С приходом к власти Временного правительства был приглашён в Петербург для разработки проекта реорганизации лечебно-санитарного дела. Во время нахождения в Харькове белых возглавлял городскую санитарную службу, входил в состав кадетской фракции городской думы. Выступал с резким осуждением еврейских погромов. Большевики не стали привлекать его к ответственности за сотрудничество с белыми, скорее всего, просто не успели. Наоборот, пользовались его помощью в деле организации новой системы здравоохранения. С самого основания журнала «Врачебное дело» в январе 1919 г., совместно со Степаном Васильевичем Коршуном и другими харьковскими профессорами вошёл в редакционную коллегию и вплоть до самой смерти был его ответственным редактором. В январе 1919 г. был избран председателем исполкома чрезвычайной комиссии по борьбе с сыпным тифом, заразившись которым, умер 24 марта 1920 г. в Пятигорске.

«Гигиена - естественная защита страдающих, бедных, слабых, тёмных, угнетённых и больных, она стремится вывести их из ада бедствий, смягчает самые тяжёлые положения, вмешивается повсюду, где болезнь подстерегает человека: на фабрике, в вагоне и даже тюрьме» - говорил Фавр. Врач, учёный, педагог, общественный деятель, Владимир Владимирович, остался до конца верен своему профессиональному долгу, не пощадив собственной жизни во благо других.

Сентябрь этого года красен юбилейной датой - 150-летием рождения Степана Васильевича Коршуна. И прямо-таки, почти по щучьему велению, именно к этой торжественной дате, звяньше которой в обозримом будущем и не предвидится, из пучин небытия, всплывает хрупкий стеклянный бокал, сохранившийся, вопреки всем революциям и войнам… Подарок судьбы и ничем иным и не объяснить. Достоверно лишь то, что этот символический подарок, стал как бы памятником, двум, незаслуженно забытым, талантливым врачам, учёным, педагогам, горячим российским патриотам. Жернова безжалостного времени и ещё более безжалостных обстоятельств перемололи их судьбы, обожгли души, но не смогли их сломить. Коршун не пошёл на сделку с совестью и погиб. Фавр, во имя грядущих поколений пожертвовал собой. Они победили, смертию смерть поправ. Наверняка у многих наших современников будет подобный экзамен. Какое решение примем мы..?

А бокал, что бокал? – он займёт своё достойное место в музейной экспозиции и бесстрастным своим свидетельством будет напоминать о настоящих Человеках нашего Отечества. 

[1] Приведена орфография оригинала. – В.Ж.