Компьютеризация и научный дискурс: философско-культурологический аспект

АННОТАЦИЯ

В статье компьютеризация охарактеризована как существенная движущая сила следующих трансформаций в научном дискурсе, которые служат детерминантами для постнеклассической науки как составляющей современной культуры в целом: распространение сетевого подхода; расширение сферы применения принципа дополнительности, кентавристики; формирование идеала современной (постнеклассической) науки как науки компьютеризированной; утверждение принципа приемлемости вмешательства в сферу научной деятельности вненаучных субъектов. Данные процессы проявляют себя в культуре амбивалентно.

ABSTRACT

In the article computerization is characterized as a significant driving force of these transformations in the scientific discourse, which serve as determinants for postnonclassical science as a part of contemporary culture as a whole: the spread of network-based approach; expanding the scope of the principle of complementarity, centauristics; the formation of the modern (postnonclassical) science ideal as of a computerized science; the assertion of the principle of non-scientific subjects intervention admissibility into the sphere of scientific activity. These processes manifest themselves in the culture ambivalently.

На рубеже тысячелетий успехи одних частных наук существенно влияют на развитие других, достижения науки и технологии настолько взаимообуславливают друг друга, что возникло понятие «техно-наука», границы философского мировоззрения, научной (систематической) философии интенсивно расширяются путем привлечения в круг рефлексии новых фактов, разработки новых методов, происходит чрезвычайно активное взаимообогащение философии и частных наук.

Революция в средствах получения, хранения и передачи знаний (всеобщая компьютеризация науки, интернетизация, создание дорогостоящих комплексов приборов, обслуживающих исследовательские коллективы и, во-первых, функционирование которых становится возможным с помощью включения в их состав компьютерных средств, а во-вторых, они функционируют подобно средствам промышленного производства), применение научных знаний практически во всех сферах бытия общества ведут к преобразованию характера научной деятельности [см. 19, с. 21]. По мнению В. С. Лукьянца, вообще «В методологии науки XXI столетия, когда наука превратилась в симбиоз «Эксперимент – Теория – Гиперкомпьютинг», цифрованное когнитивное пространство стало оцениваться [курсив наш – В. К.] как наиболее адекватная среда для прогресса гипернауки, то есть как наиболее комфортное место для ее постоянного проживания» [4].

Указанная проблематика активно исследуется в контекстах философии науки, когнитивистики, социальной философии и др., однако культурософское измерение пребывает на периферии рефлексии. Соответственно, возникает вопрос: а каким образом поле смыслов науки изменяется под влиянием компьютеризации как процессов научных исследований, так и социокультурного окружения науки? Следовательно, в данной статье мы предпримем попытку показать роль феномена компьютеризации в трансформации научного дискурса, служащего детерминантой постнеклассической науки как составляющей современной культуры (научного в широком смысле, включая систематическую философию, один из шагов по изменению последней – эта работа). При этом культуру будем определять как систему исторически развивающихся надбиологических программ человеческой жизнедеятельности – деятельности, поведения, общения – обеспечивающих воспроизводство и изменение общественной жизни во всех ее основных проявлениях [20, с. 341], как едва не важнейший аспект общественной жизни.

Нынешний «дискурс-бум – следствие ряда интеллектуальных и социальных факторов: современных технологий связи и власти СМИ [цифровые информационно-коммуникационные технологии – В. К.], активной междисциплинарной диффузии [взаимопроникновение, неотъемлемое свойство постнеклассической науки – В. К.], лингвистического поворота в философии [начиная от Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера, Э.Г.А. Гуссерля – В. К.] и введения термина «коммуникация» в философское употребление» [7, с. 5] (в последнем случае первопроходцем был К. Т. Ясперс с его экзистенциальной коммуникацией).

Дискурс (от латинского discere – блуждать) – вербально артикулированная форма объективации содержания сознания, которая регулируется доминирующим в той или иной социокультурной традиции типом рациональности [15, с. 316]. Соответственно, современный научный дискурс является дискурсом постнеклассическим. И, показывая роль феномена компьютеризации в трансформации научного дискурса, мы в определенной степени (с учетом отличия понятий «дискурс» и «тип рациональности») характеризуем постнеклассическую рациональность. То есть, с одной стороны, помним о том, что дискурс регулируется типом рациональности, но, с другой стороны, грядущие изменения рациональности, можно сказать, зарождаются, апробируются в дискурсе.

Широкое введение в обиход понятия дискурса связано с изменениями в структуре познавательной (научной) деятельности, где основной субъект ныне – научный коллектив (или научная организация). Как отмечает С.А. Лебедев, одним из следствий социального характера субъекта научного познания является то, что отношения между членами профессионального научного сообщества стали иметь не меньшее значение для эффективного осуществления современной научной деятельности, чем отношения между ученым и познаваемой им объективной реальностью [13].

Как справедливо акцентирует И.Т. Касавин, эпистемологический анализ понятия «дискурс» с необходимостью выходит за пределы языка, вместе с тем уточняя наше представление о познании как деятельности, существенно связанной с языком. «Дискурс – это витальное знание, находящееся в непосредственном взаимодействии с его творцом и, одновременно, с условиями познания (предметными, социальными, культурными). Изучение речевого дискурса в разных областях деятельности, и прежде всего в науке, философии... позволяет более полно охарактеризовать эти типы познания с точки зрения их динамичности, креативности, живого функционирования в культуре» [7 с. 20]. Не любой текст можно назвать дискурсом, если текст необратимо отчужден от автора, то он дискурсом не является. Ведь дискурс предполагает в какой-то мере временную, пространственную, социальную синхронность. Итак, в современных исследованиях (прежде всего междисциплинарных и трансдисциплинарных) дискурс – это по сути «живая» процессуальность, актуализированное поле смыслов, вербализируемый рационализированный пласт культуры в его развитии.

В основе постнеклассических исследований следует отметить два принципа: экспликации ценностно-целевого аспекта познания как предпосылки получения истинного знания и экспликации средств и операций познания как предпосылки получения истинного знания. Соответственно, важную роль в научном дискурсе играют идеалы и нормы научного познания. Их можно определить как взаимосвязанную совокупность концептуальных, ценностных, методологических установок, различные наборы которых соответствуют различным конкретно-историческим этапам развития науки. Основной детерминантой характера идеалов и норм научного познания является специфика предметов, объектов исследований, однако на постнеклассическом этапе особую роль начинают играть компьютеризированные средства исследования (впрочем, важность средств исследования замечена еще в понятии неклассической рациональности, неклассической науки). На современном этапе развития техно-науки возможность применения в том или ином контексте тех или иных теоретических средств познания все чаще оказывается в непосредственной зависимости от наличия соответствующих технических предпосылок, технических средств. А нередко теоретические средства познания создаются лишь с появлением технических средств. Не следует недооценивать также влияние конкретно-исторического широкого социокультурного контекста на формирование содержания идеалов и норм научного познания.

Как отмечает В.П. Кохановский, целостное единство норм и идеалов научного познания, господствующих на определенном этапе развития науки, выражает понятие «стиль мышления». Он выполняет в научном познании регулятивную функцию, носит многослойный, вариативный и ценностный характер, выражает общепринятые стереотипы интеллектуальной деятельности, свойственные данному этапу развития науки [12, с. 34]. Речь может идти о классическом, неклассическом и постнеклассическом (или современном) стиле научного мышления.

Доминирующий стиль научного мышления во многом определяет процессуальность соответствующего ему дискурса. И если понятие рациональности здесь по сути обозначает конкретно-исторические научные представления о должном и его обоснованиях, нисходя от первых к конкретно-историческому фактически бытующему, то понятие стиля мышления, отвлекаясь от обоснований, «схватывает» и те бытующие в научном сообществе стереотипы исследовательского, в том числе экспериментаторского мышления, которые могут противоречить единовременно признаваемым общим представлениям о должном. При этом, если наличие прямых и обратных содержательных связей (опосредованных прежде всего научным дискурсом) между научной рациональностью и широким социокультурным контекстом нельзя отрицать, то тем более они сильны между стилем научного мышления и (вновь) широким социокультурным контекстом. То есть говоря о регуляции дискурса доминирующим типом рациональности, нельзя представлять себе своеобразный «диктат», здесь могут существовать как исчезающие или более-менее равномерно воспроизводящиеся, так и нарастающие (в своей глубине и/или широте распространения) отклонения.

С учетом всего вышесказанного далее нам предстоит раскрыть основные направления по которым феномен компьютеризации влияет на научный дискурс и перспективы, которые открывает указанное воздействие перед наукой как составляющей культуры.

Компьютеризация общества неразрывно связана с невиданным ростом объемов информации. Упомянутое в [2, с. 263] удвоение общего объема научной информации раз в 10 лет – это еще достаточно умеренный показатель, который, очевидно, учитывает среди прочего повторяемость фрагментов электронных текстов. Дошло до того, что широко используемые в настоящее время системы «антиплагиат» используются не столько для выявления собственно плагиата (отсутствия ссылок на использованные источники), как для вычисления в процентах доли оригинальных авторских фрагментов в общем объеме текста. Еще одна сопутствующая проблема – возможность перефразирования фрагментов существующих текстов (например, путем использования синонимов) без привнесения новых идей. По другим же оценкам сумма научных знаний удваивается в среднем каждые 5–7 лет (а иногда и в меньшие сроки) [12, с. 305].

В этих условиях особенно актуальной становится задача организации рациональной и эффективной системы поиска нужной информации в текстовых (а также и аудио, видео) базах данных. При этом сам термин «данные» здесь употребляют с целью подчеркнуть, что имеем дело с информацией, представленной в формализованном виде, для последующей ее передачи, преобразования (в частности, результаты выполнения компьютерных моделей и симуляций виртуальной реальности находят свое отражение в понятии «вычислительные данные» [3, с. 115]). Информацию как данные отличают от информации как команд компьютерной программы, которая обрабатывает определенные данные. Реально используемые в науке уже некоторое время и в то же время интенсивно развивающиеся компьютеризированные средства – это, например, ресурсы-посредники, тезаурусы, которые обеспечивают возможность автоматизированного поиска нужных ресурсов по введенному запросу.

Согласно О.М. Корчажкиной, «Информационно-поисковый тезаурус (ИПТ) – одна из разновидностей лингвистических ресурсов, используемых в системах информационного поиска на основе баз библиографических данных, нормализованных ключевых слов, рефератов или концептов, представляющих собой термины и понятия в определенной предметной области». Для задач автоматического индексирования, то есть при автоматической обработке текста согласно описанию его содержания в виде дескрипторов, традиционные некомпьютеризированные ИПТ должны быть дополнены формализованными сведениями, которые обычно использует индексатор для определения основной темы текста; существуют и другие подходы к созданию ИПТ, предназначенных для автоматического индексирования, которые основаны на статистических методах обработки текстов, а также на сводах правил, описывающих совокупность синтаксических и морфосинтаксических трансформаций, при этом таких правил может быть установлено до нескольких десятков тысяч для одного тезауруса [11, с. 167–168]. Постепенное внедрение автоматических ИПТ является одним из признаков перехода от, условно говоря, информационной социокультурной среды к социокультурной среде знаний.

Важным инструментом современных исследований стал Интернет как целое благодаря свойству глобальной компьютерной сети обеспечивать доступ к сотням миллионов пользователей (людей и организаций), удобным автоматическим процедурам сортировки, анализа невиданно больших массивов данных, передачи, хранения данных в планетарных (а в перспективе теоретически и не только) масштабах и т. д. А сложности с отбором информации для использования все же в большей степени касаются среднестатистических граждан, в то время как в научной среде происходит активная (более или менее успешная) работа в направлении преодоления этой проблематики.

Многочисленные варианты использования компьютерных средств в научных исследованиях являются движущей силой формирования в соответствующем дискурсе идеала современной (постнеклассической) науки как науки компьютеризированной, этот же идеал укореняется в стиле научного мышления и в целом в предельно широком социокультурном контексте. Однако данный идеал может проявлять себя в культуре амбивалентно: его «печать» просматривается как в устремлении (успешно) решать актуальные проблемы современности с помощью компьютерных средств, так и в идеологии панинформационизма (по сути, панинформационизм в виде совокупности контекстуализированных формулировок утверждает, что продуцируемая и/или распространяемая с помощью компьютерных средств информация является ведущим фактором конструктивных изменений в современном обществе, одновременно пытаясь обходить вниманием деструктивные процессы [5, с. 111]).

Компьютеризация широко осуществляет свой вклад в междисциплинарный и трансдисциплинарный синтез, между прочим за пределами непосредственного взаимодействия научных дисциплин, которое имеет целью разработку компьютерных артефактов. В частности эксплицируем тот факт, что сложные компьютерные доказательства могут оставаться непроверяемыми традиционным путем. Здесь возьмем в качестве примера так называемую проблему четырех красок. Эмпирическим путем установлено: всего четырех красок хватает для того, чтобы получили разный цвет любые две страны на карте, которые имеют общую границу определенной протяженности. С XIX века продолжаются попытки соответствующего математического доказательства (то есть решения проблемы, которая на первый взгляд может кому-то показаться довольно простой), однако решить эту задачу удалось только в XX веке с помощью компьютера.

И компьютерную часть доказательства практически невозможно проверить традиционным путем. Как отмечает А.В. Самохин, даже проверка «распечаток» всех программ и всех входных данных не может гарантировать отсутствие случайных сбоев или даже скрытых пороков электроники (вспомним, например, что ошибки при выполнении деления у первой версии процессора Pentium были случайно обнаружены математиком, специалистом в теории чисел, через полгода после начала продаж). «По-видимому, единственный способ проверки компьютерных результатов – написать другую программу и для другого типа компьютера. Это, конечно, совсем непохоже на стандартный идеал дедуктивных рассуждений...» [17, с. 95], а принимает форму проверки утверждений в экспериментальных науках.

Компьютеризация порождает все новые неожиданные междисциплинарные взаимодействия. Так, новые измерения получает эстетика в процессах компьютеризации. Происходит формализация показателей, по которым человек определяет эстетическую ценность объекта: математика соответствующих современных компьютерных программ подогнана под среднеарифметическую оценку людей-экспертов. «Машины, которые использовались в прошлом как чертежные инструменты, сегодня переходят в категорию экспертов и становятся советчиками, коллегами дизайнера, архитектора, художника, их базы данных на несколько порядков превосходят знания специалистов» [21, с. 379]. Таким образом, исследования в области компьютеризации выступают фактором распространения кентавристики в научном дискурсе (в данном случае – компьютерные науки в сочетании с эстетикой).

Дискуссия о конвергирующих технологиях (НБИКС: нано-, био-, информационных, когнитивных, социогуманитарных), как подчеркивает В.А. Лекторский [10, с. 23], выводит на размышления «...о судьбе знания в современной культуре... Сегодня знание начинает играть новую роль и само во многом меняется... Что ждёт человека и культуру? ...этот разговор нужно продолжить, ибо речь идёт об одной из центральных проблем не только философии, но и всей современной жизни». В этом контексте особое внимание обращает на себя определение у А.М. Лопухова кентавристики как современного философского направления, рассматривающего проблему «совместимости несовместимого» и «сочетания несочетаемого» (символическое воплощение – образ кентавра). «Кентавристика доказывает, что объективно, в «открытом» мире и «открытом» мышлении все взаимосвязано, все дополняет и обуславливает друг друга... Основной закон кентавристики – принцип дополнительности, комплементарности, принцип «И – И» вместо «ИЛИ – ИЛИ». Согласно утверждаемому в кентавристике, универсальная повсеместность сочетаний будто бы несочетаемого наблюдается везде: и в недрах мироздания (корпускулярно-волновой дуализм первооснов материи), и в культуре (искусство и наука – «два глаза человеческой культуры»), и в профессиональном творчестве (Омар Хайям – математик и поэт, Александр Чижевский – биофизик, поэт и художник и т. д. до бесконечности) [14, с. 155–156].

Разумеется, принцип «ИЛИ – ИЛИ» не элиминируется совсем. Однако сфера применения принципа дополнительности расширяется, соответственно, испытывает трансформации научный дискурс, стиль научного мышления, дополнительное обоснование предельно расширенная трактовка принципа дополнительности получает в системе постнеклассической рациональности, принцип дополнительности «выходит» за границы науки в широкий социокультурный контекст. Однако, кентавристика очевидно усматривается и в разрушающих культуру и человека проектах, таких как самоопределяющийся искусственный (техно) интеллект (попытки создания принципиально неконтролируемой искусственной сущности [см. напр.: 6, с. 15–18]) и постчеловек (в этом контексте трансгуманизм – это междисциплинарное направление и общественное движение, где обосновывается непрерывная трансформация человека разумного с целью замены на постчеловека, который уже не является человеком в традиционном понимании, хотя и производной от него): как создание первого и второго предполагается, по сути, на теоретической основе – кентавристике, так и их идеологическое обоснование представляет собой своего рода «кентавры».

Постнеклассические акценты оказываются особенно характерными для такого направления как философия науки, являющегося специфическим образом связанным с частными науками и процессами их развития: «Философия науки – философское направление, которое избирает своей основной проблематикой науку как эпистемологический и социокультурный [курсив наш – В. К.] феномен; специальная философская дисциплина, предметом которой является наука» [8, с. 218]. И как раз представители этого направления обращают особое внимание на еще один важный трансформационный процесс в современном научном дискурсе – распространение сетевого подхода.

По М. Кастельсу, «...теперь, с внедрением компьютерных информационных и коммуникационных технологий (и, в частности, Интернета), сетям предоставляется возможность продемонстрировать присущую им гибкость и адаптируемость... В то же самое время эти технологии позволяют осуществлять координацию задач и комплексное управление». Результатом этого является беспрецедентное сочетание гибкости и качества выполнения задач, скоординированного принятия решений и их децентрализованного выполнения, индивидуализированного самовыражения и глобальной горизонтальной коммуникации, что в итоге трансформируется в то, что даже называют высшей формой организации человеческой деятельности [9, с. 14]. Интернет рассматривают и как информационную технологию, и как социальную форму, и как культурное явление. При этом в данном аспекте не следует переоценивать противопоставление сетей и (вертикальных) иерархий: все чаще имеет место их сущностный симбиоз.

В контексте научного дискурса здесь следует учитывать двусторонний процесс. С одной стороны, сама концепция Интернета как сети должна была оказаться в первом приближении разработана перед тем, как его создавать. Но эта концепция была далека от задач сетевого подхода наших дней. В 1962 году Карибский кризис продемонстрировал реальность угрозы ядерной войны. В том же году П. Беран предлагает использовать потенциал децентрализации для того, чтобы компьютерная сеть как система связи и управления продолжала выполнять свои функции в максимально возможной степени даже в условиях уничтожения большинства ее элементов. И в ходе реализации этой идеи рождение Интернета произошло в одном из исследовательских институтов в Агентстве перспективных исследований (Advanced Research Projects Agency – ARPA) Министерства обороны США, которое (Агентство) в 1971 году сменит название на Defence Advanced Research Projects Agency [18, с. 13–14], Оборонное агентство перспективных исследований. ARPANET (net с английского «сеть») и превратился постепенно в общеизвестный современный Интернет.

С другой стороны, «зрелый» сетевой подход наших дней обрел свои формы благодаря осмыслению информационного характера изменений, присущих современному обществу, с акцентом на изменениях структуры социального пространства в связи с развитием глобальной сети Интернет. Электронные сети, в отличие от предыдущего этапа телекоммуникации, позволили практически без дополнительных усилий для тиражирования направлять текстовые/графические/аудио/видео сообщения одновременно многим адресатам. При этом скорость поступления любых сообщений значительно повышается и становится почти независимой от физического пространства. С помощью возможностей электронной связи был актуализирован тип коммуникации, немыслимый ранее для обыденного человеческого общения: (потенциально) непрерывное удаленное многоагентное интерактивное взаимодействие в реальном времени.

В общем, коммуникация людей, привлеченных к участию в автоматизированных процессах, в значительной мере формируется как проекция компьютерных сетей. Человеческое общение в его различных социальных формах все больше технологизируется. «Человеческая коммуникация все более плотно охватывается сетью технических стандартов, которые опосредуют все социальные взаимодействия и заключают их в специфический технологический каркас, который можно именовать сетевой моделью» [16, с. 58]. Отметим, что не просто причины возникновения сетевого подхода заключаются в осмыслении новейших изменений, но и упомянутые изменения влияют на сам процесс их осмысления (вообще мышления). «Фиксируется внимание на формировании новой структуры мира, принципиально нового стиля мышления... [курсив наш – В. К.] <...> ...все чаще говорят о возникновении специфической системы коммуникации» [22, с. 43].

Технические возможности, технические стандарты выступают по отношению к коммуникации глобальным формообразующим началом, даже более того, влияют на содержание. Например, создание виртуальных личностей в Интернете, позволяет любителям перверсий безопасно (избегая общественного осуждения) отыскивать друг друга. Они эмоционально поддерживают друг друга, указывают на легальные или квазилегальные пути следования своему «хобби», вовлекают тех, кто находится «на грани», но без дополнительного воздействия таким как они бы не стал. Все это позволяет сделать коммерчески успешными (а соответственно самоподдерживающимися) проекты, которые в доинтернетовские времена оставались бы убыточными. Формируется соответствующая субкультура.

В сетевой коммуникации возрастает роль нестабильности, несистемности, неопределенности, открытости, которые разработчики сетевого подхода рассматривают как поле для реализации свободы. По М. Кастельсу, хотя технология Интернета (а, соответственно, и сетевое мышление – В. К.) не гарантирует свободу, но он (и, соответственно, сетевое мышление – В. К.) является мощным инструментом для осуществления личной и групповой свободы; Интернет исследователь рассматривает между прочим как метафору свободы и творчества как образа жизни. Но «...свобода не предполагает ее непременно позитивной социальной реализации, поскольку все зависит от того, как люди и социальные институты относятся к свободе» [9, с. 5].

Интернет следует рассматривать как фактор расширения каналов открытости различных общественных институтов и т. п. При этом речь идет не только о влиянии форм сетевой коммуникации на общество и культуру вообще, но и более конкретно на научный дискурс, науку, а посредством них вновь на общество и культуру в целом. К примеру, информационная открытость компьютеризированного общества, новые возможности аудио- и видеофиксации, моментального распространения информации обычными людьми препятствуют замалчиванию событий, которые должны быть осмыслены как в дискурсе социально-гуманитарных наук, так и в целом в общественном дискурсе. Соответствующие социально-гуманитарные концепции в той или иной форме проникают в общественный дискурс. В то же время не следует переоценивать конструктивность роли как Интернета для человека, культуры и общества, так и сетевого подхода для осмысления последних. Как видно на примере Интернета и перверсий, некритичное принятие инноваций (которому может способствовать абсолютизация апологии Интернета в сетевом подходе) ведет к разрушительным последствиям.

С ходом научно-технического прогресса происходит не только углубление зависимости общества от научного творчества, но и усиление вмешательства общества в сферу науки. Пользуясь словами У. Бека, «...рефлексивная модернизация, затрагивая условия высокоразвитой демократии и осуществленного онаучивания, ведет к характерному размыванию границ науки и политики» [1, с. 235]. При этом важной детерминантой этого процесса выступает компьютеризация, поскольку именно информационная открытость компьютеризированного общества становится препятствием замалчиванию тех или иных процессов, происходящих в науке, или последствий техно-научного развития (отдельным вопросом остаются критерии качества этой информации, насколько она позволяет составить адекватное представление о конкретных случаях, что рассматривается в экспликациях понятия общества знаний как преемника понятия информационного общества).

Доступность видеофиксации с последующей бесплатной публикацией, например на сайте YouTube (от английского you – «ты/вы» – и англоамериканского разговорного tube как телевидение), а с минимальными усилиями и ее передачи в Интернет прямо во время съемки дали каждому информационное средство, обладающее в глазах общества высоким кредитом доверия. Ведь подделка (или инсценировка) видео намного более сложна, чем аудио. Не говоря уже о фальшивых сенсациях текстовых публикаций. С другой стороны, сама компьютеризация привносит явления, которые рассматриваются как результаты техно-научного прогресса, требующие вмешательства со стороны общества (примеры которых мы приводили в статье).

В результате в научном и общественном дискурсе понятие свободы научного творчества разворачивается в дилемму, когда, с одной стороны, ссылаются на примеры деструктивного вмешательства в сферу научной деятельности вненаучных субъектов, а с другой стороны, приобретает статус признанной допустимость и необходимость при определенных условиях вмешательства вненаучных субъектов в сферу научной деятельности. В центре дискуссии теперь оказывается определение упомянутых условий. Таким образом идея признания приемлемости вмешательства в сферу научной деятельности вненаучных субъектов превращается в имманентную составляющую как культуры вообще, так и научных рефлексий процессов компьютеризации антропосферы.

В целом рассмотренные в статье явления означают существенные изменения в современном научном дискурсе, стиле мышления. Столь быстро развивающийся научный дискурс невозможно представить абстрагируясь от феномена сетевого подхода; широкого применения принципа дополнительности, кентавристики; становления идеала науки как науки компьютеризированной; утверждения принципа приемлемости вмешательства в сферу научной деятельности вненаучных субъектов. Указанные тезисы превращаются в органичную часть постнеклассической рациональности, постнеклассического методологического сознания, прямо или опосредованно трансформируя тем самым культуру, что должно учитываться в том числе и в соответствующих культурософских исследованиях.

Таким образом, в статье компьютеризация охарактеризована как существенная движущая сила следующих трансформаций в научном дискурсе, которые служат детерминантами для постнеклассической науки как составляющей современной культуры в целом: распространение сетевого подхода; расширение сферы применения принципа дополнительности, кентавристики; формирование идеала современной (постнеклассической) науки как науки компьютеризированной; утверждение принципа приемлемости вмешательства в сферу научной деятельности вненаучных субъектов. Данные процессы проявляют себя в культуре амбивалентно и в свою очередь видоизменяют методологию рефлексии компьютеризации. Определение путей, условий, сценариев, проектов конструктивного развития науки в частности и культуры в широком смысле в контексте раскрытой в статье роли компьютеризации является важным направлением дальнейших исследований.