РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ КРИЗИСА ИДЕНТИФИКАЦИИ И ИНТЕГРАЦИИ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ НА ПРИМЕРЕ ФОРМИРОВАНИЯ АУТЕНТИФИКАЦИИ В КНДР И РЕСПУБЛИКЕ КОРЕЯ

АННОТАЦИЯ

В статье освещается проблема форм идентификаций и интеграций общественной среды для развития тех или иных социальных и государственных образований. Нынешние кризисы на территории СНГ являются прямым следствием резкого снижения отожествления людей с теми или иными явлениями самосознания себя людьми. Анализ ситуации на корейском полуострове, формировании двух совершенно разных идентификационных явлений и гибкость северокорейского способа формирования идентичности, должен позволить теоретически решить проблемы интеграции стран СНГ в единое пространство.

ABSTRACT

The article highlights the problem of forms of identification and integration of the social environment for the development of certain social and state entities. The current crises in the CIS are a direct consequence of the crisis of identifying people with certain phenomena of self-awareness as people. An analysis of the situation on the Korean peninsula, the formation of two completely different identification phenomena and the flexibility of the North Korean method of identity formation, should allow a theoretical solution to the problems of integration of the CIS countries into a single space.

Ключевые слова: идентификация, интеграция, КНДР, легитимация.

Keywords: identification, integration, DPRK, legitimation.

24 февраля 2022 года началась «специальная военная операция» на территории Украины. Уже более 30 лет развития государства СНГ раздирают внутренние и внешние противоречия. Элиты и народ не могут консолидироваться для определения дальнейшего успешного вектора усовершенствования своих стран. Проблемы экономической и политической сферы все яснее встают перед обществом. Изначальная модернизация и демократизация обернулась страшным кризисом всего постсоветского пространства. Повсеместный системный кризис привел к двум совершенно противоположным процессам атомизации общества (росту социальной деструкции) и ответному процессу роста национального шовинизма. Потеряв основу своей самоидентификации, народы бросились искать выход из создавшегося кризиса безысходности в культивируемую в советское время идею национальной суверенности.

Тем не менее, трудно обвинять Советский Союз в том, что он способствовал развитию национальной самоидентификации. Период развития советского государства пришелся на самый пик индустриального типа развития общества. Разрушение традиционных основ жизни социума и института государства, преобразование всех государственных органов, а также традиций не могло не сказаться на жизни не только отдельно взятых стран, но и жизни людей в целом. В доиндустриальную эпоху люди проводили свою жизнь в ипостасях единства целого бытия общинности, веры и отсутствия физического и ментального отчуждения от труда.  Человек не идентифицировал себя с определенной нацией, идеологией или субкультурой. Его самоотожествление происходило на основе принадлежности к своей общине и религии. То есть, фактический, уровень человеческого самосознания прилегал к двум противоположным плоскостям.

С одной стороны, самоидентификация могла происходить на основе местечкового характера конкретной общины. Однако процесс логики развития экономики не мог позволить данным общинам сформировать свою закрытую микросистему, так как отсутствие определенных ресурсов в виде материальных благ и знаний могло привести к отставанию общин и конечному их завоеванию более интегрированными в процесс товара обмена и сильными сообществами. Конечно, нельзя отвергать факт того, что и сегодня потомки бывших разных общинников имеют между собой определенные отличия. Но, все же, между этими потомками присутствуют и общие особенности менталитета, языка и культуры [14].

Поэтому, стоит обратить внимание на второй фактор общественной самоидентификации общин в виде веры. Стоит начать с того, что космополитический характер большинства религиозных течений является следствием постоянной межплеменной, межобщинной и межгосударственной борьбы. Покоряя другие племена, общины и народы, завоеватели стремились укрепить свои приобретения через поиск основы взаимоинтеграции. Часто, такой основой становилась практика кровосмешения, однако она не могла гарантировать легитимность в глазах покоренных. Люди, чувствуя отчужденный характер своего вожака, стремились к низложению фигуры его и потомков [14]. Поэтому, для более крепкой взаимоинтеграции требовался иной фактор.

Для понимания дальнейшего перехода к такому интеграционному фактору, как вера, стоит вкратце обратить внимание на тогдашний уровень понимания человеком всего окружающего мира и своего места в нем. Темные и непроходимые леса, опасные дикие звери и разнообразные природные явления представлялись человеку проявлением эмоций единого живого мира. Все окружающее человека, от камня до животного, представлялось ему живым, наделённым разумом и чувством. Человек в этом большом мире представал одним из сосуществующих субъектов. Тогда уровень самоидентификации проходил в плоскости определения себя частью единства с природой. Человек не воспринимал свою фигуру чуждой большому миру. Однако, по мере своего развития, возвышения над природой, человек больше не мог себя воспринимать частью единства. Ему требовалось найти свое место во внезапно опустевшем мире. Таким местом стала вера – создание разных культов и идолов. Рукотворные божества определили роль человека хозяином не только своей жизни, но и жизни всех живых существ в целом. Причем, интересно, что космополитизм веры начал формироваться в человеческом сообществе по мере экономической взаимоинтеграции общин. Люди не могли больше жить в разных местечковых мирах, им требовался более обширный взгляд на проблему сосуществования друг друга с точки зрения этики и морали [15]. Требовалось прояснить, всех ли людей можно считать возвышенными до уровня «человека»? Все ли люди задуманы высшим разумом? И, самое главное, если они не задуманы высшим разумом, можно ли этих людей грабить и убивать во имя божественного плана? От характера ответов на эти вопросы формировалась стратегия и тактика взаимоотношений. Одни, упиваясь своей местечковостью, закрывались от всего окружающего мира. Их контакты с окружающей средой сводились к агрессивной форме взаимоотношений через ограбление и разорение. Постепенно, по мере развития иных общин, изоляционизм приводил к отставанию и деградации. В конечном счете, закрытое от всего мира сообщество приходило к упадку, примитивизму и покорению со стороны более развитых соседей.

Другие, отвечая на выше поставленные вопросы с позиции космополитизма, занимались взаимным обменом с иными сообществами. Постепенно, накапливая опыт, знания, богатства и взаимосвязи, подобные общины объединялись в единое целое. Конечно, идеализировать этот процесс тоже не стоит. Взаимоинтеграция, чаще всего, не происходила на основе мирного объединения. Но, все же, даже насильственное завоевание или объединение проходило на универсальной основе веры данных общин, на взаимовыгодной и родственной концепции.

То есть, космополитизм веры, чаще всего, приводил к форме взаимной интеграции сообщества. Позже, в условиях развития культов, их систематизации, вера преобразовалась в разнообразные религии. Трансформация происходила на фоне нарастания процесса разделения труда и усложнения социума. Прогресс, родивший веру, способствовал нарастанию кризиса этой формы интеграции. Разделение труда содействовало появлению трудовых форм культур. Люди, занимаясь сферой деятельности, начинали ассоциировать себя с людьми со схожим типом труда. Образовывались отдельные и разнообразные сообщества. Меж тем, вера и ее более сложная форма «религия» приходила в упадок. Новые достижения науки разрушали сложившиеся догматы. Противоречия религии, ее институализированной формы – церкви, приводили к внутрирелигиозным войнам, то есть форме процесса дезинтеграции. Энциклопедисты XVIII века, объединив все научные достижения в единый формат, дали в руки авантюристам, просветителям и промышленникам смертельное оружие. Отживающие свои последние века сакральные институты, легитимизированные верой, больше не могли быть основой для власти [15; 16].

1789 год – является эпохальной датой не только потому, что был снесен древний режим Бурбонов во Франции, но и был уничтожен старый порядок процесса интеграции общества. Люди, отойдя от религиозной формы самоидентификации, больше не могли ассоциировать себя с той или иной верой. Космополитизм, веками оправдывавший повсеместное единение и братство, рухнул [15]. Люди вновь оказались перед старой проблемой одиночества в большом мире. Причем, стоит заметить, проблема усугублялась тем, что научный прогресс сорвал с окружающего мира маску разума и одушевленности. Все окружающее не просто было на ступени ниже, оно потеряло дольку своего места в мире человека. Конечно, этому способствовал научно-технический и экономический прогресс [8]. Люди стали не просто потребителями, но и создателями и преобразователями. Человек стал одиноким центром. Он не обладал никакими целями и задачами. Его не гнала священная миссия свыше. Человек вошел в состояние кризиса своего существования.

Решение этого кризиса требовало от общественности найти новые формы определения себя, своих, повторимся, целей и задач. Как отмечал известный психолог и философ Э. Фромм, люди не могут существовать без определенного заданного вектора развития [15]. Отсутствие направления ведет к потерянности, пассивности и деградации как личности, так всего общества. Поиск решения проблем общественной самоидентификации, а, следовательно, взаимной интеграции был найден в подготовленной прогрессом основе различных форм: экономической, социальной, государственной, культурной, языковой и прочей дифференцированности. Появилась идеология – сложная форма систематизации сложных идей, ставившая своей целью интеграцию определенной части общественности для реализации определенных устремлений. Ярко выразился процесс появления национальных государств – еще одной формы интеграции, ставившей своей целью достижения единства людей для реализации устремлений элит по укреплению и расширению своей власти у некогда отдельных местечковых этносов [17].

Стоит еще раз оговориться, любая форма интеграции общества изначально имела и имеет под собой реальную основу. Элиты могут способствовать или не способствовать развитию данной основы. То есть, процесс обретения самоидентификации может происходить самостоятельным или искусственным путем. Также, не стоит забывать и о том, что общество или отдельно взятый человек для сохранения своей внутренней гармонии, как биосоциального существа, вынужден искать самоидентификацию.

Возвращаясь к началу статьи, мы можем заметить, как процесс постоянного стремления к преодолению пустоты, то есть безумия, вынуждает общество и индивида постоянно искать для себя новые способы самоотожествления. В конце 1980-х годов произошел процесс разрушения идеологической идентификации в рамках советского общества. Люди, потеряв для себя навязанный им способ самоощущения, больше не могли формировать дальнейшие цели и задачи. Строительство и преобразование экономики, а также развитие единого государства потеряли для всех какой-либо смысл. Поиск альтернативы марксизму-ленинизму был найден в разных формах культурного, языкового, религиозного и, самое главное, национального характера. Бросив из рук красное знамя и взяв символ национального суверенитета, в первую очередь национальный флаг, люди автоматически отбросили идею единства. Советский человек, как некая реинкарнация космополитической формы самоидентификации, исчез. На его место пришли новые независимые друг от друга личности со своими целями и задачами. Развал СССР, в таком контексте, был предрешен исчезновением единой формы самоощущения народов.

Однако на данный момент времени, интересным, в контексте современных событий, должен быть процесс формы интеграции и дезинтеграции некогда единого пространства. Взаимно перетекающие процессы формируются в относительно короткий промежуток времени. Так, для нас должен быть интересен процесс формирования двух уже отдельных самоидентифицированных групп: северокорейцев и южнокорейцев.

Как уже было неоднократно указано выше, образование форм интеграции, а значит и дезинтеграции, происходит на основе реальных и искусственно созданных факторов. Корейский вариант развития событий имеет под собой как то, так и другое. Начать нужно с того, что разное географическое и ландшафтное местоположение способствовало развитию экономики единого корейского государства совершенно по-разному в различных его частях Так, в силу более сурового климата и присутствия гор, на севере Кореи всегда была развита индустрия и горнодобывающая промышленность. На юге же корейского полуострова, в силу равнинной местности, благоприятного климата и более богатых почв, развивалось сельское хозяйство. Такой дифференцированный характер трудовой деятельности способствовал процессу развития разного менталитета, традиций и языка у единого народа [2;7].

Однако, позже, с разделением двух частей единой страны на КНДР и Республику Корею, различия между корейцами только увеличивались. Так, на севере полуострова получила развитие форма идеологической самоидентификации. Советское наследие позволило сформировать в стране форму взаимоинтеграции на базе идеи сначала диктатуры пролетариата, а, затем, идеи Чучхе, то есть идеи о сакральной, мессианской, роли вождя в развитии отдельно взятого человека, общества и страны в целом [1]. Это, в общем-то, позволило решить множество проблем национального характера, так как на территории КНДР, в силу экономической специализации и географической близости к другим государствам, проживали и проживают разные народы.

С другой стороны, в Республике Корея развитие получила национальная форма интеграции общественности. Данная форма самоидентификации была обоснована для южнокорейских лидеров несколькими важными факторами, противоположными факторам КНДР. Во-первых, специализация южнокорейской экономической части полуострова не способствовала тому, чтобы на территории нынешней КР проживали иностранные профессиональные специалисты и промышленники (в основе своей японцы). Это связано с контролем Японской империи над полуостровом. После поражения России в русско-японской войне 1904-1905 гг.  корейский полуостров находился под влиянием Японской империи. В 1910 году корейское государство было полностью поглощено Японией. В основе своей, южнокорейская часть страны занималась развитием аграрной сферы. Власть в регионе сохраняли за собой старые феодалы, стремившиеся стать частью единой японской элиты. Позже, во времена уже независимости Корейской Республики, близость корейских элит с японскими элитами позволила оказать сильное влияние на развитие экономической, культурной и политической взаимосвязи Кореи с развитыми странами Запада. Феодалы, используя свои старые связи с японской элитой, лоббировали интересы КР в Японии и США, тем самым способствуя развитию экономики страны [7].

Во-вторых, большое влияние на формирование психологии южнокорейцев оказали сформированные в эпоху правления Пак Чжонхи семейные корпорации. Генерал ставил своей целью формирование госкапиталистической системы, где экономику контролировали несколько государств, созданных корпораций. То есть, по сути, создавалась тенденция формирования олигополии сверху [11]. Власти же отводилась роль объединяющего и направляющего фактора развития страны. Однако по мере ослабления авторитаризма власть корпораций только усиливалась. Влияние изначально подконтрольных государству структур привело к процессу демократизации системы за счет борьбы этих корпораций за завоевание дивидендов с контроля над центральными органами власти. Таким образом, граждане страны за 50-летний период обрели реальную практику выбора между разными политико-экономическими представителями. Конечно, нельзя ждать от южнокорейского политического поля легальный способ радикальной смены вектора развития страны. Но, все же, плюрализм южнокорейского политического пространства позволил обществу, через механизм своего волеизъявления, скорректировать деятельность и соперничество между корпорациями [11].

К началу 1990-х годов способы интеграции обществ двух корейских государств базировались на разных формах – идеологической и национальной. Однако, после глубоких международных изменений, с развалом Советского Союза и международной социалистической системы, для КНДР возникла угроза делегитимизации власти с учетом возможного процесса коррозии идеологической формы [4]. Для политической элиты важно было разработать новые механизмы самоиндификации общества в единое целое. Поиск альтернативы для северокорейского государства не стал мучительным и долгим процессом. Начиная с 1970-х годов, в рамках формирования субъективности идеологии Чучхе, был выработан интегральный симбиоз на первый взгляд не связанных между собой идей корейского национализма, христианства, конфуцианства и идей марксизм-ленинизма [1]. Осознавая или не осознавая результат своего творения, лидер КНДР, Ким Ир Сен, создал гибко работающий инструмент самоосознания общества, где идеологический фактор сочетался с механизмами национального, культурного и религиозного фактора интеграции. По мере международного ослабления идеологического фактора, для элиты стал востребован процесс скрытого перехода с идеологического метода интеграции и самоидентификации на метод национальный и религиозный.  То есть, начиная с конца 1980-х – начала 1990-х годов, в КНДР происходил скрытый и постепенный процесс отказа от идеологических методов самоосознания как единого целого.

Это хорошо видно по тенденции формирования национальной идентичности северокорейцев на примере «грандиозного» открытия гробницы царя Тангуна на территории КНДР близ северокорейской столицы [6]. По легенде, Тангун, являлся сыном бога Хвануна и женщины-медведицы. Он основал первое корейское государство, объединив вокруг себя будущий корейский народ [10]. Легенда бы осталась на страницах корейского народного творчества, если бы в 1993 году, неожиданно, северокорейские археологи не обнаружили бы остатки мавзолея первого царя [4]. Для северокорейской интеграционной модели был важен факт территориального нахождения мавзолея на территории страны – государство, взяв в руки знамя «Тангуна», объявило себя наследницей истинной исторической Кореи. Население же, проживающее на территории КНДР, было объявлено истинными потомками именно тех самых первых подданых Тангуна. Южнокорейское государство же обрело, в таком контексте, характер флуктуации исторического развития корейской государственности [6].

Продолжая в том же ключе, стоит обратить внимание и на контексты восприятия истории двух корейских государств. Так, КНДР официально носит название Чосон – исторического названия корейского государства на севере страны. Южная же Корея берет свое название с исторической формы объединения южнокорейских ханов в единое государственное образование – Тэхан. Данный исторический контекст названий имеет под собой глубокие корни разделения единого государства древнего Чосона на три (четыре) части – Когуре, Силла, Пэкчэ и Кая. Три из четырех древних царств находились на юге корейского полуострова. Когуре, находясь на севере, было самым большим и мощным из всех. Для успешного противостояния Конгуре южнокорейским царствам требовалось объединение сил. Таким союзом стал Тэхан. Объединение позволило покорить сильного врага и решить, уже после падения Конгуре, дальнейшие пути формирования единого государства [18].

Поэтому, формально, если говорить об изначальном историческом названии, Чосон имеет под собой больше оснований, чем Тэхан. Однако именно объединение Тэхана позволило создать единое государственное образование в VIII–IX веках. По своей политической, социально-экономической и культурной наследственности приемником последнего единого корейского государства, Корейской империи – прямого исторического наследника Тэхана, нужно считать Южную Корею, так как ее поместная и политическая элита имела прямую связь с Корейской империей. Так, первый президент Корейской республики Ли Сын Ман был лидером корейского правительства в изгнании.

При этом прямая историческая преемственность не мешала КНДР формировать собственный национальный интеграционный миф на основе косвенных доказательств преемственности через разные элементы мифотворческого процесса. Так, Ким Чен Ир, сын первого лидера страны Ким Ир Сена, по официальной трактовке, был рожден на священной для всех корейцев горе Пэктусан. Именно оттуда на землю сошел бог Хванун, отец царя Тангуна. Причем, интересно, что сошествие бога и рождение сына-наследника (Ким Чен Ира) сопровождалось множеством природных явлений от аномально большого количества птиц, двух радуг и ярко горящей полярной звезды (отсылки на природные аномалии в северокорейской мифотворческой концепции берут свои корни не только в национальном корейском фольклоре, но и в христианской библейской истории). Представленный выше пример можно сопоставить с рождением Иисуса Христа [1]. Лидеры Северной Кореи искусственно создали миф о прямой преемственности к царству Тангуна, окрестив всю дальнейшую историю развития корейского народа после государства древнего Чосона ложной и неправильной.

Подобный путь формирования интеграции является примером того, как искусственно, исходя из своих устремлений, целей и интересов, политическая элита создала механизм самосознания для целой нации. Сегодня, в условиях закрытости страны и многолетней работы пропаганды, в КНДР насаждается антагонистическая форма интеграции по отношению к соседям [12]. Южнокорейцы с точки зрения северокорейского взгляда имеют амбивалентный характер. С одной стороны, они являются частью единого корейского народа. С другой стороны, постепенный мифотворческий процесс создает различия между жителями северной части полуострова (истинными корейцами, наследниками Тангуна) и населением южной части (наследников царств Силла, Пэкчэ и Кая) [3]. В условиях этого антагонизма и противоречивости, сложно представить на данный момент времени решение проблемы формирования единого корейского государства. Корейцы за 70 лет уже не идентифицируют себя единым народом. Так, молодое поколение Корейской Республики не готово сегодня на интеграцию двух государств. Для них северокорейцы являются близким, но не единым с ними народом [4; 5]. Для нового поколения жителей стран Тэхан важны совершенно иные проблемы: поддержание и развитие экономики, развитие науки, вооруженных сил, сохранение демократических механизмов перераспределения власти. В КНДР же, за внешним официальным курсом, скрывается тенденция к сохранению сложившейся за много лет власти. Элиты, осознавая шаткость собственной власти, не готовы идти на радикальные шаги, так как изменения могут привести к усугублению системного кризиса и падению режима семьи Ким. Поэтому, сложно ожидать смену вектора на формирования нового способа самоидентификации. Скорее, дальнейшее отставание от соседей будет вынуждать северокорейские элиты углублять различия в идентификации корейского народа.

Таким образом, корейский пример должен стать полезным уроком. На сегодняшний день формирование политической, культурной, экономической и геополитической среды зависит от отожествления индивида и общества. Это идентификация может происходить двумя путями: естественным, когда объект, находясь под воздействием субъекта, создает свою отдельную субкультуру, и искусственным, когда в дело формирования самосознания вмешивается элита или другие заинтересованные субъекты общественных и международных отношений. У каждого из способов есть свои определенные следствия. Так, естественный процесс приводит к самоорганизации общественной среды, к формированию независимой и самоорганизующейся субкультуры. То есть, естественный способ порождает гражданское общество. Искусственный же процесс интеграции, наоборот, преобразует среду в пассивное состояние. Конечно, это не обозначает отсутствие активности и интересов у индивида и общества. Однако искусственная форма интеграции приводит к явлению отчужденности от себя и своих собственных потребностей. Человек полностью растворяется в явлении общей для всех формы объединения. Цели и задачи ставятся выше человека, его жизнь теряет свою самоценность. Все это приводит, в итоге, к пассивности и отрешённости масс от всего окружающего мира. Для людей нет смысла стремиться к тем или иным свершениям, когда они находятся в подчиненном положении по отношению к религии, нации, идеологии, культуре, стране и т.д.

В нынешний день это понимание должно помочь нам в решении важного вопроса преодоления кризиса стран СНГ. Общество, находясь в состоянии кризиса самоидентификации после крушения марксизма-ленинизма, пытается выбраться из состояния пустоты и потерянности в огромном и пустом мире [13].

Люди пытаются решить для себя, кто они и за что они живут, работают и борются. Где-то поиск самосознания происходит естественным путем. Люди самостоятельно ассоциируют себя с тем или иным общественным явлением, объединяются для решения различных проблем. Где-то форма самосознания происходит сверху. Элита пытается насадить обществу механизм интеграции для решения различных проблем государственного строительства. Чаше всего, конечно, эти два процесса сочетаются вместе, рождая различные симбиозы интегрального процесса. От того, какой способ преобладает в обществе, зависит дальнейший процесс развития внутренней и внешней политики. Пассивность (преобладание искусственной модели интеграции) порождает авторитаризм, тогда как активность общества (преобладание естественного процесса) порождает демократические институты. Для решения дальнейших проблем нужно осознать и понять этот фактор.

Для обратного процесса интеграции следует предложить всему постсоветскому обществу удобоваримый механизм взаимной интеграции. Формирование же этого механизма должно соотноситься с особенностью региона в целом. Глупо предлагать интеграцию общества в условиях многообразия через религию, культуру, нацию или идеи единого государства. Данные способы взаимной интеграции нужно исключить из перечня возможных вариантов.

Формирование же интеграции через идеологию, сам по себе, не исключен, однако он должен соответствовать критериям привлекательности в условиях высокой конкуренции идей в эпоху глобализма. Идеологии не могут содержать в себе тенденции к автаркии, то есть направления к «самобытности» постсоветского пространства. Жители различных стран, наблюдая за успехами космополитических идеологий, неолиберализма и неоконсерватизма, не воспримут очередную реинкарнацию идеи «мы пойдем другим путем». Населению следует предложить что-то совершенно новое и глобальное. То, что сможет заинтересовать всех в эпоху кризиса либерализма и нарастания авторитарных тенденций в различных частях мира, таких как Юго-восточная Азия и Ближний Восток. Между тем, для формирования новой привлекательной идеологии нужно время и колоссальные материальные и интеллектуальные ресурсы.

Проще говоря, в контексте меняющегося времени, приходится формировать инструменты общественной идентификации как единого целого через механизм социально-экономического развития. Постсоветское пространство должно взаимно интегрироваться посредством бурного развития экономики, разделения труда, формирования потенциально выгодной для развития экономики и интеграции среднего класса. Если высококлассный специалист и менеджер будет ощущать себя частью большой наднациональной «машины», ему не будет смысла искать форму самоидентификации в деструктивном варианте. Национализм, религиозная, культурная и государственная рознь отойдет на второй план. На первый встанет процесс самосознания себя единым целым с постсоветской семьей.

Другим вариантом формирования единой идентификации может служить создание новой универсальной для региона культуры. Сохранившиеся со времен Советского Союза общие ценности и традиции могут стать объединяющей разные по религиозному, культурному и другим вопросам народы. Этот вариант потребует формирования позитивного мифа об общей истории. Через него народы должны стремиться к возращению в «золотые времена» взаимного процветания. Этому способу сегодня противостоят две тенденции. Политическая элита, отделившихся от СССР стран СНГ боится интегративных процессов с Россией из-за возможной потери власти в случае объединения. Для укрепления и усиления своих позиций в противовес культурно-идеологической деятельности России культивируются «свои» ценности, традиции и история. Часто этот процесс имеет антагонистическую природу. Элиты целенаправленно формируют враждебную к России форму идентификации для удержания власти. Другой тенденцией является деятельность иностранных государств. На территории СНГ страны Запада целенаправленно развивают различные культурные фонды и некоммерческие организации для разрушения общей для региона идентификации. Евроатлантическая политика ставит своей целью разрушение и формирование новых норм у различных наций и народов для предотвращения восстановления геополитического влияния России [9]. Для решения каждой из двух проблем Россия должна сформировать особую внешнеполитическую стратегию по многостороннему использованию различных ресурсов власти для упреждения угрозы трансформации единых ценностей, убеждения элит и граждан постсоветских стран участвовать во взаимной интеграции и ее стимулирование через утилитарные, силовые и культурно-идеологические ресурсы.

Все зависит от того, какой путь изберет общество и элита. Готова ли элита уступить обществу в праве формирования независимых от государства форм самоидентификации? Готова ли элита организовывать приемлемые механизмы для взаимной интеграции? Или элита стремится к деструкции некогда единого пространства? Северокорейский опыт показал, что обратный процесс дезинтеграции тоже может соответствовать интересам элит. Стремление сохранить за собой монополию на власть может помешать пути формирования эффективной формы самоидентификации. В этом случае, увы, за внешней риторикой о единстве и братстве может скрываться горькая правда деструкции.

Список литературы:

1. Батяновский В. В. Идеология Чучхе: создание, этапы развития, дальнейшие перспективы. – М.: Литрес: Самиздат, 2023. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: URL: https://www.litres.ru/book/vladislav-vadimovich/ideologiya-chuchhe-sozdanie-etapy-razvitiya-dalneyshi-69523252/(дата обращения: 07.05.2024).
2. Задворная Е. С. Влияние культурной идентичности на межгосударственные отношения на Корейском полуострове. – М.: Россия и АТР, 2008. 
3. Ким Ир Сен, Ким Чен Ир. Чучхе. Моя страна – моя крепость / Ким Ир Сен, Ким Чен Ир. – М.: Алгоритм, 2018. – 224 с. 
4. Кирьянов О. В. Северная Корея. – М.: РИПОЛ классик, 2021. – 432 с. 
5. Кирьянов, О. В. Южная Корея. – М.: РИПОЛ классик, 2021. – 352 с. 
6. Крупянко А. А., Акуленко В. С. Чучхейская теория этногенеза корейцев. –М.: Гуманитарные исследования в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, 2017. 
7. Курбанов С. О. История Кореи: с древности до начала XXI в. – 3-е изд., испр. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. Ун-та, 2018. – 744 с. 
8. Маркс К. Г. Капитал: критика политической экономии / пер. с немецкого И. И. Степанова-Скворцова; сост., предисл. и коммент. Алексей Цветков. – М.: Издательство АСТ, 2020. – 352 с. 
9. Павленко М.Г., Демешко Н.Э. Роль польских НКО в постсоветском трансформации Украины // Ученые записки Крымского федерального университета имени В. И. Вернадского. Философия. Политология. Культурология. – 2023. – №1. [Электронный ресурс]. – Режим доступа:  URL: https://cyberleninka.ru/article/n/rol-polskih-nko-v-postsovetskoy-transformatsii-ukrainy (дата обращения: 05.05.2024).
10. Пострелова М. Н. Мифический основатель Кореи Тангун и его восприятие в различные исторические периоды. – М,: Вопросы истории Кореи, 2015. 
11. Толстокулаков И. А. Политическая модернизация в Республике Корея (1945-1987 гг.). – М.: Вестник Дальневосточного отделения Российской академии наук, 2005. 
12. Тюдор Д., Пирсон Д. Северная Корея изнутри: черный рынок, мода, лагеря, диссиденты и перебежчики. – Москва: Эксмо, 2018. – 288 с.  
13. Файфилд А. Великий преемник: божественно совершенная судьба выдающегося товарища Ким Чен Ына / пер. с англ. – М.: Альпина паблишер, 2021. – 376 с.   
14. Фрейд З. Тотем и табу: психология первобытной культуры и религии. – Москва: Эксмо, 2020. – 224 с.
15. Фромм Э. Здоровое общество / пер. с англ. Т. Банкетовой, С. Карпушиной. – Москва: Издательство АСТ, 2019. – 448 с.
16. Фромм Э. Иметь или быть? / пер. с нем. Э. Телятниковой. – Москва: Издательство АСТ, 2021. – 320 с.  
17. Харари Ю. Н. Homo Deus. Краткая история будущего / пер. с англ. А. Андреева. – М.: Синдбад, 2020. – 496 с.
18. Чжунхо С. Корея Южная и Северная. Полная история / Сон Чжунхо. – Москва: Издательство АСТ, 2022. – 320 с.