ИНТЕЛЛИГИБЕЛЬНОЕ И СЕНСИБЕЛЬНОЕ В «ОПЫТАХ…» ФИЛОСОФА Н.А. БЕРДЯЕВА

АННОТАЦИЯ

Понятиям «благо» и «частное» противополагает философ Бердяев в известных «Опытах…» понятия «ценности» и «общее», что обнажает парадокс соотношения интеллигибельного и сенсибельного, приводя к таким выводам, которые не просто не верны, а категорически не допустимы. 

ABSTRACT

The concepts of "good" and "private" are opposed by the philosopher Berdyaev in the well-known "Experiments ..." to the concepts of "values" and "general", that expose the paradox of the ratio of intelligible and sensitive, leading to conclusions that are not just incorrect, but categorically unacceptable.

Ключевые слова: интеллигибельное, сенсибельное, воображение, опыт, благо, частное, ценности, общее.

Keywords: intelligible; sensitive; imagination; experience; good; private; values; general.

Философию можно представить интеллигибельным опытом над Универсумом и его частями, такими как Вселенная (природа), общество и человек. Опыт этот не может быть поставлен, как, например, в химии или физике, он является воображаемым. Используя данный термин, отдадим должное спекулятивной прозорливости Канта. Умозрительное воображение есть философия. Возникает парадокс, который заключается в том, что опыт предполагает накопленные в течение жизнедеятельности знания. Отсюда он, «опыт, сын ошибок трудных» (Пушкин). То есть опыт всегда содержит сенсибельное знание, которое может противоречить тому, что содержит знание интеллигибельное. Поэтому предложенное выше определение философии, хотя и является по сути верным, но требует разъяснения того, что означает в данном контексте термин «опыт». Очевидно, в техническом аспекте, своеобразную «игру в бисер» (Гессе), умозрительное представление («шоу») понятий, предполагающее их сопоставление, но с целью обретения особого рода знания: «первопричин», «первоначал» (Аристотель), всеобщего (в частности, Кант, Гегель).  

Бердяев, философ до мозга костей, размышляя о судьбе своей Отчизны в сложнейший драматический в ее истории час, пытается увести читателя от прямого указания на спекулятивный характер своей работы, называя ее: «Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности». Вводя понятие «опыты», на наш взгляд, мыслитель пытался указать на то, что речь идет не о философских, т. е. «воображаемых опытах», а о «приземленных», близких к обыденным размышлениям. Но работа по сути, характеру, да и смыслу является спекулятивной, что и вызывает ряд недоуменных вопросов к основателю персонализма, «философу свободы», как считают, что само по себе симптоматично, Бердяеву. В этой работе проявился негативный аспект парадоксального соотношения сенсибельного и интеллигибельного.  

Прежде, чем обнажить этот аспект, отметим, что характеристика философии Бердяева в целом выходит за рамки нашей работы, мы не будем давать анализ его пониманию свободы, назначения человека и самосознания, а обратимся только к тексту, подчеркнем это, его последней опубликованной на Родине книге, которой и является отмеченная выше со впечатляющим названием.  

На ее страницах читаем: «В сознании народов расслабляющая идея блага и благополучия должна быть побеждена укрепляющей идеей ценности. Цель жизни народов не благо и благополучие, а творчество ценностей, героическое и трагическое переживание своей исторической судьбы» [1, с. 48]. О благе и благополучии в решающий для судьбы России период Первой мировой войны говорить не приходилось. Следовало определить масштаб ценностей. Бердяев  делает это: «Оправдание России в мировой борьбе, как и всякой страны, всякого народа, может быть лишь в  том, что внесет в мир большие ценности, более высокого качества духовную энергию, чем Германия, притязания которой на мировое владычество она отражает, что своим неповторимым индивидуальным духом она подымает на более высокую ступень бытия» [1, с. 202]. Не будем рассуждать об аргументации относительно более высоких ценностей. В конце концов, это не так и важно. Если предполагаются ценности, которые способны поднимать на более высокую ступень бытия, то их следует отстаивать. Но возникает вопрос о жертве, которую представитель народа, несущего в мир большие ценности, вынужден принести, причем не в форме отказа от благ и благополучия, а ухода из жизни. Философу известно, что при любых масштабах перемен этот уход является сугубо индивидуально-личностным, «частным». Следует определиться в отношении антиномии «частное» – «общее», причем ее вторая составляющая рассматривается мыслителем в неразрывном единстве с понятием «ценности». «Частно-общественное, гуманистическое миросозерцание, – пишет в данной связи Бердяев, – расслабляет человека, отнимает у него ту глубину, в которой он всегда связан со всем «историческим», сверхличным, всемирным, делает его отвлеченно-пустым человеком» [1, с. 206]. Далее: «Более углубленный, более религиозный взгляд на человека ведет к открытию в нем, в его глубине всего исторического, мирового, всех сверхличных ценностей» [1, с. 206]. Строгая логика философского мышления, вводя категориальный ряд «исторического-мирового-сверхличного», не дает возможность остановиться на конкретных событиях, по поводу которых идет речь, – событиях Первой мировой войны. Бердяев как профессионал философ доводит означенную позицию до завершения, до конца: «Лишь на этой почве (т. е. признания «исторического-мирового-сверхличного» – К.В.И.) возможно решение проблемы Ивана Карамазова о слезинке замученного ребенка. С «частной» точки зрения слезинка ребенка не может быть оправдана. Замученный ребенок – бессмысленная жертва, вызывающая протест против мира, а в конце концов, и против Бога. Но жертвы и страдания могут быть оправданы, если видеть ту глубину всякого существа, на которой судьба национальная, историческая и мировая есть его собственная судьба» [1, с. 207].

Позволим себе предположить, что, как у Ф. М. Достоевского явившийся пред Великим Инквизитором Мессия, выслушал его исповедальный монолог и ничего не сказал в ответ, так бы и Иван Карамазов мыслителю Бердяеву.

Нам известен итог Первой мировой войны. Это, как четко и верно сказано в книге «История культурологии» под редакцией А. П. Огурцова, – «не только гибель миллионов людей и передел государственных границ многих европейских стран, но и крах классического разума» [2, с. 298].

Сказанное следовало бы очень хорошо усвоить, но, увы…

Как видно, к сожалению, даже не заурядные мыслители, каковым бесспорно является Бердяев, могут выдвигать принципы, способствующие разрушению общественных и духовных коммуникаций между людьми. Как правило в основе этих принципов лежат аксиологические установки, противополагающие понятиям «благо» и «частное» понятия, соответственно, «ценности» и «общее». Логика здесь незамысловатая. Ее представители, как легко убедиться на приведенном нами примере «Опытов…» Бердяева, убеждены в том, что стремление к реализации высоких духовных ценностей вступает в конфликт с элементарными влечениями к благополучию, с ощущением счастья от простых жизненных удовольствий и радостей, следовательно, игнорируя последнее следует утверждать первое. Представители той же логики убеждены, что своими поступками люди должны утверждать идеальные общезначимые не зависимые от субъективных предпочтений сущности, выходя за пределы частного, индивидуально-личностного.

Что касается соотношения понятий «блага» и «ценностей», они дополняют друг друга, а не противополагаются. Есть основания рассматривать различные схемы иерархии ценностей, но высшей из них, как и высшим благом, следует признать жизнь. Аргументы достаточно просты: вне ее даже Ничто представить уже некому. Вероятность лишения жизни может быть оправдана только тогда, когда предполагается результатом утверждение жизней реальных людей, вне каких-либо ссылок на что бы то ни было.   

Отделение частного от общего и в то же время возвышение общего над частным может привести к оправданию любых злодеяний. На наш взгляд, это понятно без какой-либо поясняющей аргументации. Частные страдания говорят о насилии, по крайней мере, о доминировании более сильного в конкретных обстоятельствах «частного». Общим в отношении социальной в целом и этической духовной жизни личности является только то, что отрицает как насилие, так и доминирование, что не следует путать с вмешательством [3], что направлено на взаимоуважение, диалог, в конечном счете на реализацию душевно-сердечного или любовно-сострадательного потенциала людей [4].     

В отношении «Опытов…» Бердяева следует признать, что в тяжелое для страны и автора время сенсибельное подавило интеллигибельное, что привело к утверждению допустимости «слезинки ребенка».

Нет!

Список литературы:

1. Бердяев, Н. А. Судьба России / Н. А. Бердяев. – М.: Изд-во МГУ, 1990.
2. История культурологии / под ред. А. П. Огурцова. – М.: Гардарики, 2006.
3. Петтит, Ф. Республиканизм. Теория свободы и государственного правления / Ф. Петтит. – М.: Изд-во Института Гайдара, 2016.  
4. Каравкин, В.И. «Le Сoeur a ses raisons» - «Ordo amoris» - душевно-сердечное / В.И. Каравкин // Антология современной русской философии. Том 1. – М.: Издательский дом «Энциклопедист-Максимум», 2017. –  С. 202–220.