Критика "аргумента деревьев" в проблеме локализации прародины славян

Описание проблемы, постановка задачи и методика её решения

Исследования этимологии названий африканских животных, в особенности, животных-эндемиков [2], наличие в общеславянском языке специальных терминов, касающихся жизни у моря и мореплавания [4], и возможность исключительно славянских этимологий распространённых наименований средиземноморских рыб [5] привели к серьёзной убеждённости, что родина праславян находилась на средиземноморском побережье.

Остался не рассмотренным последний серьёзный аргумент противников приморской локализации прародины славян состоящий в якобы незнании славянами деревьев, растущих на западе и юге Европы. Приведём обширную цитату из монографии [7, с. 143 – 147], на которую ссылаются многие авторы в части, нас интересующей, опуская лишь мало значащие фрагменты:

"Как уже было отмечено, для решения интересующей нас проблемы важное значение имеют названия местных (локальных) особенностей, относящихся к растениям, животным (особенно диким), своеобразиям ландшафта, явлений природы и т. п. Из этой группы названий особенное внимание исследователей привлекли наименования деревьев. В 1908 г. польский ботаник Ю. Ростафинский писал: "... Славяне общеиндоевропейское название тиса перенесли на вербу, иву и не знали лиственницы, пихты и бука. Таким образом, анализ названий деревьев указывает на среднюю Россию, как родину семьи балто-славянских народов».

... К. Мошинский справедливо замечает, что распространение того или иного названия во всех славянских языках само по себе еще не свидетельствует о его общеславянском происхождении. Например, некоторые ученые полагают, что прародиной славян была территория, на которой произрастает тис, поскольку название тисъ известно во всех славянских языках. Однако слово тис в восточнославянских языках явно книжного происхождения, и было ли оно когда-либо в словарном составе восточнославянских племенных диалектов, остается по крайней мере неизвестным. К. Мошинский подробно анализирует названия двадцати двух дикорастущих деревьев, опираясь не только на этимологии этих названий, но и привлекая данные ботаники и палеоботаники, относящиеся к территории распространения интересующих его деревьев в настоящее время и в прошлом. В результате такого анализа К. Мошинский приходит к интересному выводу: для пятнадцати деревьев, растущих во всех славянских землях, в том числе и в землях восточных славян, славяне имеют исконные общеславянские названия (*berza 'береза', *dǫbъ 'дуб', *jasenь 'ясень', *lipa 'липа', *vьrba 'верба' и др.), а для семи, растущих только на западе и юге, названия являются заимствованными. Все названия дикорастущих деревьев, известных в лесной полосе западнее среднего течения Днепра, являются исконно славянскими. Если эти этимологические выводы не будут опровергнуты, то такой состав названий деревьев не может быть делом случая. Особый интерес представляют заимствованные названия деревьев, растущих на западных и южных территориях современного .славянства.

Особенно много работ посвящено названию бука. ...Восточная граница бука идет из прибрежной Норвегии через южную Швецию на Калининград, а от Калининграда на Одессу. Как бы ни противоречивы были этимологии названия бука на почве индоевропейских языков, почти все языковеды сходятся на том, что общеслав. *bukъ было заимствовано из герм. *bōkō. Это заимствование могло произойти тогда, когда герм. о произносилось как узкий гласный, воспринятый славянами как ū. В это время в общеславянском языке ū уже изменилось в y, а оū в u, т. е., по нашей периодизации, на среднем этапе развития общеславянского языка (в первых веках нашей эры). Сопоставление этого слова с общеслав. *bъzъ 'бузина' очень сомнительно. Нет каких-либо оснований считать *bukъ исконно славянским словом или предполагать, что славяне когда-то имели свое особое название бука, а позже его утратили.

Заимствованием из германского является слово *javorъ 'явор', 'белый клен' — дерево, растущее в западных и южных областях современного славянства; др.в.нем. ahorn (лат. асег). Однако *javorъ скорее всего было заимствовано не непосредственно из*ahorn, а из формы без конечного n с ослабленным интервокальным h, т. е. *javorъ < *(j)aorъ < *a^hor. Такие формы имеются в германских диалектах.
По Е. Шварцу, ослабление h имело место в VI в. н. э. в старобаварском диалекте. Слово *javorъ, судя по его исходной форме, вероятно, было заимствовано, как считает К. Мошинский, где-либо в конце V или в VI в. н. э., когда славяне установили тесный контакт с верхненемецким населением на линии Чехословакия-Восточная Австрия-Словения. Лит. aornas 'явор' также заимствовано из герм. *ahorn. Вряд ли можно предполагать, что древние славяне знали явор на своей прародине, но до столкновения с немцами не отличали его от обыкновенного клена, как думают некоторые сторонники висло-одерской гипотезы прародины славян. Конечно, естественнее предположить, что явор им был вовсе не известен до колонизации ими западных областей.

Несомненно, не являются общеславянскими названия лиственницы. В западнославянских областях лиственница, не свойственная лесам восточноевропейской равнины, растет преимущественно в горных местностях Карпат, в юго-западной Моравии. Польское ее название modrzew, modrzeň, чеш. modřin, откуда укр. модрина (модрень, мудрень и др.). Слово не известно в южнославянских и восточнославянских (исключая заимствования в украинском языке) языках.

...Русск. лиственница – слово позднее, неизвестное в древнерусском языке. Таким образом, есть все основания считать, что на территории славянской прародины лиственницы не было.

По мнению К. Мошинского, заимствованным из какого-то "западноевропейского" языка является слово 'тис’ (*tigsъ > *tisъ). Это допущение произвольно, однако попытки установить исконно славянское происхождение этого слова являются безуспешными (сравнение с лат. taxus затруднительно ввиду несовпадения вокализма). В. Махек относит *tisъ к "праевропейским" словам. В древнерусском языке тиса (собират. тисиѥ) известно в переводных памятниках в значении 'кедр'. Из книжной сферы производное тисовъ попадает в «Слово о полку Игореве» ("на кровати тисовѣ"). Наличие слова *tisъ в общеславянском языке сомнительно, хотя и не невероятно.

Несомненным заимствованием является *čeršnia, *čerša 'черешня' (ближайшей формой является ретороманское ceriescha из лат. cerasus)...

Особый интерес представляют названия ели и пихты. Общеславянское название ели *jedla, *jedlь, тогда как для пихты общеславянского наименования не имеется. Пихта исстари произрастает в западных областях славянства (Повислинье, Поодерье, Подпестровье и т. д.). Ель, как известно, растет во всех славянских землях, в том числе и в районе западнее среднего течения Днепра. В западнославянских языках произошло знаменательное семантическое изменение: древний общеславянский термин – чеш. jedla, польск. jodła – стал обозначать пихту, тогда как для ели было использовано иное обозначение: чеш. smrk, словацк. smrek, польск. šwierk и т. п. (болг. смрика 'можжевельник', укр. смерека 'пихта') – слово, этимология которого остается неясной (ср., однако, с др.-чеш. mrknúti "темнеть" – прим. автора, Г.Т.). Такое изменение значения общеславянского *jedla указывает, что знакомство с пихтой произошло позже.

Вышеизложенные факты (как и некоторые другие) привели К. Мошинского к заключению: "Территория праславянского языка находилась вне пределов распространения западных деревьев: бука, пихты, явора, лиственницы, тиса, ... также и черешни". Носители общеславянского языка на рубеже старой и новой эры жили в областях, расположенных восточнее Повислинья и Поднестровья. Эти наблюдения К. Мошинского в принципе подтверждают выводы, к которым мы пришли в результате рассмотрения важнейших сторон истории общеславянского языка."

Мы снова видим такую же методологическую ошибку, какую описывали в [3], [4]. Исследователи не учитывают, что, если по каким-то причинам народ должен покинуть ранее обжитые места и поселиться в местности с другим ландшафтом, то через несколько поколений многие исконные названия особенных элементов прежнего ландшафта утратятся за ненадобностью. В частности, из того, что какая-то часть терминов выглядит заимствованной славянами, неизменно делается вывод, что прародина славян не находилась в области распространения явлений, обозначаемых этими терминами. Так случилось с лексемами жираф и зебра, источники которых искались в африканских языках [2] при исконно славянском характере источников этих лексем. Иными словами, заимствования могут быть как результатом освоения новой терминологии, так и результатом возвращения исконной терминологии к к языку-источнику после цепочки искажений носителями языков-посредников. Критерием выбора типа заимствования должна быть семантическая прозрачность предполагаемого оригинала в языке-источнике.

Рассмотрим так называемые "несомненные заимствования", приведённые Ф. П. Филиным.

тис

Вероятно, общеславянская, как упомянуто выше, лексема.

Общий корень с тискать, тисы или тиски (ст. "тискать" [1, с. 416]), гидроним Тиса, с чередованием гласного – тесать, тесный, родственных, по Фасмеру (ст. "тес" в [6]): лит. tašýti "тесать", др.-инд. tákṣati, takṣṇṓti, tā́ṣṭi "отесывает, обрабатывает, плотничает", tákṣā м. "плотник", авест. tašaiti "создает", tаšаn- "ваятель", нов.-перс. tāšītan "плотничать", греч. τέκτων "плотник", τέχνη "ремесло, искусство", лат. tехō, -еrе "ткать, плести, строить", д.-в.-н. dehsala "топор".

С учётом приведённых здесь родственных лит. и индо-иран. лексем с семантикой обработки дерева, имеющих [a] в корне, не вызывает удивления общее происхождение рус. тис и лат. tахus "тис" (также "копьё из тиса"), родств. тес и tехō; Гофман рассматривает греч. τόξον "лук (оружие)", мн. "стрелы" как заимств. из ир. tахšа- (ст. "тис" в [6]).

Древесина тиса прочна и одновременно эластична из-за медленного роста годовых колец дерева. Отсюда изготовление из тиса дорогой мебели в древности, например, тех же тисовых кроватей, то есть лексема тис не является книжным заимствованием из неизвестного источника, а является исконной.

черешня

По Фасмеру (ст. "черешня" в [6]), лексема присутствует во всех подгруппах языков славянской группы: укр. чере́шня, сербск.-цслав. чрѣшьнɪа, болг. чере́ша, сербохорв. чре̏шња, тре̏шња, чеш. třešně, střešně, польск. trześnia, в.-луж. třěšnja, třěšeń.

Источником заимствования, по Фасмеру, скорее всего является лат. cerasus из греч. κέρασος "вишня", далее предполагают анатолийское происхождение и связь с аккад. karšu (ст. "κέρασος" в [9]). Отсюда итал. ceraso, ciliegia, араб. كرز‎‎ - [karaz], фр. cerise, исп. cereza, порт. cereja, нем. Kirsche, англ. cherry.

Однако допустима простая славянская этимология черешня от корня *[c͡çer] с семантикой "рез" и суффиксами "-еш-" и "-н-", как в кромешный. Лексемы черешня и черенок родственны: ср. рус. черен и черешня, цслав. чрѣнъ и чрѣшьнɪа, чеш. třeň "черенок", střen "рукоятка" и třešně, střešně, польск. trzon "рукоять" и trześnia. Размножается черешня черенками, отсюда и название.

бук

По Фасмеру (ст. "бук" в [6]) – заимствование общеслав. *buky из общегерманского *bōkō "бук", а изменение в *bukъ произошло по аналогии с названиями др. деревьев, таких, как *klenъ, *vęzъ, *grabъ, *dǫbъ; заимствование из др.-сакс. (д.-нж.-н.!) buk или boke "бук" исключено".

Герм. лексемы считаются родственными лат. fāgus "бук", греч. φηγός "бук, дуб", курд. bûz "вяз", нов.-исл. baukr "банка", beyki ср. р. "буковый лес, бук", beykir "бочар, бондарь".

С другой стороны:

- общеславянский характер названия бука при минимальном фонетическом разбросе: укр. бук, болг. бук, серб. бу̏к, чеш., польск., в.-луж., н.-луж. buk – то же; русск. ц.-слав. боукы, род. п. боукъве, серб. бу̏ква, словен. búkǝv, bȗkva "бук", др.-чеш. bukev "бук, буковый орешек", польск. bukiew – то же;

- и заметный фонетический разброс в языках, произошедших от диалектов общегерманского (гот. bōka, др.-исл. bók ж., др.-сакс. bôka ж., др.-сакс. (д.-нж.-н.) buk или boke "бук", д.-в.-н. buohha, англос. bōc-trēo, bōc "бук")

– позволяют предполагать серии независимых заимствований в обратном направлении. 

Для иллюстрации характера изменений при заимствованиях ср., напр., произношение заимствований из англ. computer в другие языках.

Несмотря на демонстрацию возможности славянской этимологии названий тиса, черешни и бука, мы не будем настаивать на сохранении их исконных названий в слав. языках с далеко отстоящего во времени момента их возникновения. Нам достаточно констатации возможности того, что эти названия вернулись в породившие их языки после цепочек заимствований практически без искажений.

явор

Аргументация Ф. П. Филина: "Вряд ли можно предполагать, что древние славяне знали явор на своей прародине, но до столкновения с немцами не отличали его от обыкновенного клена, как думают некоторые сторонники висло-одерской гипотезы прародины славян. Конечно, естественнее предположить, что явор им был вовсе не известен до колонизации ими западных областей" – является примером подхода, который разделяем и мы (см. ниже о ели и пихте). Отличие состоит только в том, что славяне пришли в область произрастания клёна и явора с юга, а не с востока. Что касается заимствования названия у германцев, то тут могут быть сомнения, поскольку европейцы сами путали явор с южными растениями: платаном (отсюда лат. название явора Acer pseudoplatanus "клён - ложный платан") и сикомором, – что у славян не замечено.

пихта vs ель

Ф. П. Филин отмечает, что ель распространена в местах окончательного расселения славян, поэтому имеет общеславянское название, в отличие от пихты. Более того, западные славяне перенесли название ели на пихту, что говорит якобы о незнании славянами пихты до переселения на запад. Скорее, это отражает действительное сходство между деревьями, и там, где растут и пихты, и ели, естественно, со временем появились новые лексемы для их различения, причём в разных группах славян закрепились производные от общеслав. названия ели за разными деревьями.

Общебалтославянское название ели, видимо, родств. праслав. лексеме *jьgъla "игла" (колебания [g⁽'⁾] ~ [d⁽'⁾] в прототипах объясняются предельными смещениями места артикуляции предковых палатальных согласных *[ɟ] ([ɟ͡ʝ]) назад или вперёд [5], ср. др.-псковск. вигла "вила", *мыгло "мыло" и польск. widły "вилы", mуdłо "мыло", ст. "вила" и "мыло" в [6]), т. е. ель и пихта, изначально – просто "игольчатые (т. е. хвойные)". Ср. польск. диал., лужицк. jеgłа "игла" с лит. ẽglė, лтш. egle "ель" (Харпер также приводит любопытно созвучное с игла др.-англ. igl "ёж", ст. "hedgehog" в [8]). Такое обобщённое наименование различных хвойных деревьев, скорее, следует приписать вновь прибывшим мигрантам, нежели автохтонам. В дальнейшем у западных славян "игольчатой" осталась пихта, а у восточных славян – ель.

А вот сосна, которая растёт и на берегах южных морей, и в относительно северных лесах, во всех славянских языках сохранила исконное название: укр., блр. сосна́, др.-русск., русск.-цслав. сосна, чеш., слвц., польск. sosna, н.-луж. sosna, полаб. süsnó (ст. "сосна" в [6])!

ива и тис

Перейдём к критическому анализу такого явления, как перенос славянами ИЕ названий тиса на иву и вербу. Прежде всего, ива является типичным представителем флоры в местах окончательного расселения славян, и множество её подвидов имеют исконные названия. При этом ива резко отличается от тиса. Приписывать аборигенам Восточной Европы потребность назвать привычные деревья именами к тому же совершенно несхожих чужеземных растений после ознакомления с последними или приписывать пришельцам-носителям названий этих чужеземных растений потребность навязать эти названия не похожим на оригиналы деревьям – совершенно не логично. Другое дело, если бы в лесную зону пришли мигранты из других ландшафтов (гор или степей, например), вот они-то и могли перепутать одни названия с другими.

Факт, что кельты, а за ними и германцы, называли тисы словом, созвучным с названием ивы: ирл. ео, кимр. ywen "тисс", др.-англ. iw, eow, д.-в.-н. îwa, др.-исл. ýr "тисс, лук" (ст. "ива" в [6], ст. "yew" в [8]). Мы не будем здесь обсуждать, явилось ли это обстоятельство следствием общего источника названий тиса и ивы (например, PIE *ei-wo- [8]) с не ясной пока семантикой, общей для тиса и ивы, или оно есть результат перепутывания названий вследствие миграций кельтов и германцев к местам произрастания тиса и ивы из каких-то других областей. Но мы можем уверенно заявить, что перепутать родную иву и неведомый тис жители лесной зоны не могли, а в замене некоего гипотетического исконного название ивы на заимствованное название вновь увиденного дерева, не было практической необходимости.

лиственница

Отсутствие общеславянского названия лиственницы не удивительно, европейский ареал её произрастания весьма узок: Карпаты, Альпы, северо-восток Европы – то есть вне обсуждаемых вариантов расселения праславян. Отсюда неизбежность славянских неологизмов (рус. лиственница) или заимствований (западнославянские названия).

Удивительно другое: у германцев нет общегерманского названия ели, а есть обобщённое название для ели и сосны "дерево с шишками", родственное англ. fir-tree "ель" и восходящее к ИЕ названию дуба *pérkʷus (ст. "fir" в [9]). И это при том, что у германцев есть исконное название дуба *aiks, не имеющее когнатов за пределами германских языков (ст. "oak" в [8]). Что говорит это о прародине германцев?

Выводы

Аргумент тиса, бука, ели, пихты, черешни и явора, ограничивающий прародину славян областью, где не растут тис, бук, пихта, лиственница и явор, но растёт ель, при ближайшем рассмотрении оказывается основанным на спорных этимологических допущениях (лексемы тис, бук, черешня допускают славянскую этимологию с прозрачной семантикой и/или родственными связями в слав. языках) и логических ошибках (из того, что славяне не различали клёна и явора, ели и пихты, не следует, что они прибыли в ареал произрастания этих деревьев непременно с востока.

Попутно обоснование получила семантика общебалтославянской лексемы со значением "ель": ель – "игольчатая". Это обобщение означает, что славяне, назвав пихту и ель родственными лексемами, прибыли на места современной дислокации НЕ из ареала произрастания ели, иначе бы они заметили отличие пихт от елей. Наличие общеславянской лексемы со значением "сосна" оставляет для славянской прародины лишь приморский юг Европы, где растёт сосна, но не растут ель, пихта и лиственница.

Исследование этимологии лексемы пихта от нем. Fichte (ст. "пихта" в [6]) (со значением "ель", вопреки Фасмеру", не общегерманского и с неясной этимологией, см. ст. "Fichte" в [9]) выходит за рамки статьи, но, в силу точной передачи [f] при заимствованиях в слав. из герм. и других языков (напр., фига, фунт, фигура), эта этимология вызывает некоторые сомнения, поскольку в рус. ожидалось бы фихта.

С неизбежностью из славянского лексикона после миграций на север Европы должны были утратиться названия тех южных деревьев, которые не растут в новых местах расселения славян (к ним, как уже упоминалось, не относится сосна). Однако часть из прежних названий могла вернуться в виде перезаимствований (к ним, вероятно, относятся названия кедр и кипарис, но этой теме следует посвятить отдельное исследование).