Роман новейшего времени как «не жанр» или романная «не форма» новейшего времени

АННОТАЦИЯ

В данной статье рассматривается проблема отсутствия единого определения романа как литературного явления, осмысляются некоторые определения в контексте конкретных произведений, ведётся речь о таких уникальных явлениях в мировом искусстве как "гиперлитература" или "литература гипертекста" и автобиографический роман от третьего лица, уточняются критические осмысления романа как литературного явления и производится попытка вывести новое определение романа.

ABSTRACT

The article deals with the problem of the lack of single definition of the novel as a literary phenomenon; some of definitions are conceptualized in the context of specific works; a question of such a unique phenomenon in the world of art as "hyperliterture" or "literature of hypertext" and an autobiographical novel in the third person is conducted; the critical understanding of the novel as a literary phenomenon is clarified, and an attempt is made to make a new definition of the novel.

Идея определять роман как не жанр или как некоторую жанровую не форму безусловно родилась в ходе наших долгих размышлений в рамках поиска наиболее полноценного определения романа как явления литературы. Поиск этот, в свою очередь, был спровоцирован отсутствием в современном литературоведении неукоснительного и безупречного определения романа, замещаемого изобилием различных, в некоторых случаях даже взаимоисключающих определений. [4, с. 61]

Неопределённость в обсуждении проблематики развития романа как явления литературы возникает уже на этапе осмысления его периодизации. Например, с одной стороны литературные критики во главе с Бахтиным утверждают, что роман есть единственный становящийся и еще не готовый жанр. Жанрообразующие силы действуют на наших глазах: рождение и становление романного жанра совершаются при полном свете исторического дня. Жанровый костяк романа еще далеко не затвердел, и мы еще не можем предугадать всех его пластических возможностей. С другой стороны, критики, из числа которых можно выделить, например, такого известного литературоведа как В.В. Кожинов, считают роман то основным и чуть ли не первейшим литературным эпическим жанром, прослеживая его зарождение от античной литературы (вслед за французским теоретиком Юэ), то описывают его непосредственное становление в рамках эпохи Ренессанса. «Так, в 1670 году французский теоретик Юэ возвел роман к античным повестям, обнаружив в них сходство с галантно-героическими повествованиями прециозной литературы своего времени (сходство действительно было, хотя, на наш взгляд, весьма внешнее). Статья Юэ получила очень широкое распространение (в 1783 году она появилась и на русском языке). Автор следующей большой работы по истории романа, англичанин Джон Данлоп (≪История повествовательной литературы≫, 1814), воспринял схему Юэ, и она стала прочной традицией. <…> Роман обретает свое место и лицо в литературе лишь в конце эпохи Возрождения — во всяком случае, тогда, когда ее культура уже переживает кризис. Роман, скорее, результат, вывод этой эпохи, чем ее собственный жанр; его действительное развитие начинается лишь после ее завершения. Эстетика и поэтика романа не дают оснований рассматривать его как ренессансный жанр». [3, с. 92-136]

У этих разнородных на первый взгляд точек зрения прослеживается общее ядро [2, с. 201-280], согласно которому словесное искусство не рассматривается как в полной мере литературный феномен, но скорее как феномен протолитературный, «первообраз» литературы, своего рода перволитература, поскольку феномен этот по природе своей существует в преимущественно вербализируемой форме. В таком случае, «перволитература» выполняет своеобразную металитературную, промежуточную, переходную «партитурную» функцию, которая передаётся, хоть и в крайне редуцированном виде, по наследству, пользуясь терминологией Кожинова, ренессансным жанрам как новелла и поэма [3, с. 52-64]. Точкой дивергенции в данном вопросе можно считать массовое книгопечатание, постепенно изживающее исконную партитурность литературы, сообщая ей необходимость существовать в рамках концептуально новых форм, структур и правил. Именно с момента зарождения массовой книги начинается история романа как новой литературной формы, предназначенной для прочтения, формы графической, буквенной, постепенно приходящей на смену «музыкальному» звуковому литературному искусству. И, несмотря на то, что технические средства и инновации всегда служат лишь средством для существования искусства или его декларирования, ещё Ральф Фокс выдвинул в своей монографии "Роман и народ" [5] идею о том, что роман является, прежде всего, созданием печатного станка. Фокс никогда не заявлял, что роман - это жанр. В своих трудах он называл роман "явлением", специфическим продуктом буржуазного общества, реже "искусством", формой искусства, но никогда - литературной формой. "Литературой", но никогда - литературным жанром: «Мы можем даже сказать, что роман не только является наиболее типичным созданием буржуазной литературы он - также ее величайшее создание. Это новая форма искусства. Ее не существовало, за исключением самых зачаточных форм, до нашей современной цивилизации, которая началась с эпохи Возрождения, и как всякая новая форма искусства она послужила делу расширения и углубления человеческого сознания» [5, с. 63]. В этом на первый взгляд стройном заявлении, однако, прослеживается некоторая логическая неточность. Безусловно, расширение человеческого сознания предшествовало возникновению этого принципиально нового романного принципа изложения. Такое расширение сознания уместно назвать в этом случае образованием романного образа мышления.

Возвращаясь к вопросу о так называемом порождении романа печатным станком, стоит обратиться к размышлениям и Кожинова, сглаживающих довольно резкое и безапелляционное заявление, изложенное выше. Исследователи отметили, что факт создания романа как принципиально «печатного», «книжного» жанра необходимо не только учитывать, но и глубоко осмыслять, поскольку именно он служит ключом к тому, что книга, начавшая путь своего развития спустя век после появления рыцарских романов как первых, потенциально предназначенных для чтения литературных произведений, представляет собой базовую форму романной экзистенции и предопределяет его развитие и специфику. Это заявление легко доказывается очевидной практической невозможностью внепечатного абстрагированного существования романа в современном его понимании в отличие от тех протолитературных произведений, о которых говорилось в данной статье ранее.

Безусловно, в данном случае, ведя речь о массовой книге, следует весьма чётко дистанцироваться от введённого Ю.М. Лотманом термина паралитература, то есть массовая литература как ценностный «низ» литературной иерархии уже потому, что сама паралитература является порождением романа, одной из ипостасей его существования - но это уже частности, требующие отдельного полноценного обсуждения, не укладывающегося в рамки данной статьи. Чтобы упростить процесс дифференциации и избежать ложных интерпретаций и недопонимания, здесь мы будем использовать более нейтральный и объёмный, широкий термин массовая книга.

Несмотря на то, что рыцарский роман являл собой поэтическую, отчасти протолитературную форму, его претворение в книжное издание, своего рода печатную репродукцию поэтического эпоса, в большой степени преобразовало сложившиеся к тому моменту формы вербального искусства. Степень этого преобразования предопределила возникновение качественно нового литературного феномена, необходимо включающего, сохраняющего признаки прежней традиции. Эта тенденция устанавливается как некоторая форма лишь к XVIII веку и впоследствии получает название роман, который к тому времени утрачивает связь с протолитературным искусством.

Как и любое явление литературы и искусства в целом, он претерпел определённые хронологически номинируемые поэтологические изменения. Эволюционировал от эпохи к эпохе. Однако эволюция эта происходила весьма своеобразным образом: роман как явление не находился под влиянием каких - либо жанров или форм, современных ему на том или ином этапе «существования», но вбирал их в себя со всеми их особенностями, поэтиками, характеристиками. Важно также отметить, что коль скоро в своих размышлениях мы опираемся на научные рассуждения Кожинова, идея ренессансного романа как литературного жанра (пусть и с поправками) представляется нам бесспорной. Сама специфика периода эйдетического мышления предполагает безусловную невозможность выхода некого ментального новообразования, развивающейся новой парадигмы, за пределы главенствующей традиции, накладывавшей существенные ограничения на искусство в целом.

Таким образом, от момента своего зарождения и становления до нового времени, роман претерпел множество изменений, чем поставил под сомнение множество теорий, созданных относительно него ранее. Так к моменту Нового времени, имея ввиду середину 17-18вв., роман стал включать родовые свойства драмы и лирики, адаптировать все возможные литературные жанры, впитывая жанровые особенности новеллы, поэмы, интимных дневниковых жанров, автобиографии, адаптируя под себя базовые принципы драматургии. Более детальное рассмотрение романа в его современном многообразии даёт возможность назвать роман не только мета- или наджанровым образованием, но межродовым феноменом искусства ввиду способности романа применять к литературному тексту базовые жанровые, нарративные, поэтологические, образно-стилистически принципы музыки, архитектуры, живописи и кино.

 Говоря о романе сегодня, можно сказать, что в рамках романного дискурса успешно сочитаются не только различные внехудожественные литературные формы, к которым могут принадлежать словарь, научная статья или публицистическое эссе, но и сложные полижанровые палимпсестные литературные формы. Современное книгоиздательство пестрит различными формами и жанрами романного повествования от привычных и почти уже традиционных исторических, автобиографических, мистических, готических, неоромантических романов, до «чёрных» романов жанра «нуар» и романов с RPG структурой, интуитивно понятной поколению читателей, выросших на видеоиграх, а среди научных статей всё чаще попадаются любопытнейшие труды, посвящённые музыкальной традиции в романе. Роман предстаёт перед нами и в своей, так называемой, классической жанровой форме, и как многоуровневая модификация той же классической формы. Он то расслаивался, то вновь сходился к некоторой чёткой формальной структуре. Мы можем найти романы, в которых автор или рассказчик предельно для художественной литературы объективны, а можем обратиться к субъективно динамическим романам. На любой книжной полке мы найдём роман-автобиографию, а рядом - романы Набокова легко синтезирующие прозаические части со стихотворной формой поэмы.

Если предельно объективно оценивать все эти элементы как характерные черты романной поэтики, мы уже едва ли можем назвать роман жанром. Особенно, если вслед за многими исследователями, понимать литературный жанр как, прежде всего, форму, в которой реализуются основные роды литературы: эпос, лирика и драма, характеризующуюся теми или иными общими сюжетными и стилистическими признаками; форму, обладающую определенным жанровым содержанием (тематика, проблематика, масштаб охвата изображаемого мира). Применяя такое понимание литературного жанра к феномену романа как явлению искусства и культуры, мы получаем крайне противоречивое и даже абсурдное частное, в котором форма, по условию обладающая общими сюжетными и стилистическими характеристиками, не имеет никаких чётких, более того - собственных, характеристик, кроме того, что она является квинтэссенцией многосоставности, полистилистики и гетерогенности. Бахтин в своих рассуждениях о теории романа пишет: «Роман - это композиционно, тематически и стилистически свободная форма, т.е. это в сущности ещё не форма, не граница. Он позволяет смешивать, объединять, сочетать в одном произведении любые другие жанры, не только литературные, но и не литературные. Это ещё не форма, - искание формы, и даже не столько искание, сколько разрушение старых наличных форм художественного осознания и изображения мира. <...> Перед нами процесс становления новой большой ведущей, всё определяющей литературной формы, нового литературного осознания и изображения мира, долженствующего сменить старое со всеми его жанрами». [1, с. 600]

Многие именитые исследователи, среди которых оказываются и Бахтин, Шлегель, и Кожинов, в контексте диалогичности литературных эпох и жанров уже не один раз оспаривали в своих трудах такие умозаключения, ссылаясь на теории об отсутствии так называемых чистых жанров и конституируя другие, говоря о принципе преемственности явлений искусства и механизмах их влияния друг на друга.

Однако, понятие антижанра крайне спорно и также относительно применимо к роману, поскольку, по сути, как следует из изложенных ранее размышлений, роман, на самом деле до конца не отрицает и не отвергает жанровые требования, а комбинирует и реструктурирует их. Основная важность для нас этой идеи заключается в попытке охарактеризовать роман как не жанр в традиционном понимании этой теоретической дефиниции. В ходе долгих размышлений о природе и сущности феномена романа, родилась идея о том, что роман представляет из себя вероятностную парадигму художественного мышления в условиях распада эйдетического сознания. Данное определение имеет отношение лишь к постэйдетическому роману, роману эпохи, названной С.Н. Бройтманом «эпохой художественной модальности», и призывает рассматривать «роман» данного периода как принципиально отличный от привычного понимания романа феномен, прошедший долгий эйдетический путь становления и определения.