А.А. Бестужев-Марлинский на страницах "Московского телеграфа" (1825-1834)

АННОТАЦИЯ

В данной статье творчество А.А. Бестужева-Марлинского рассматривается в соотнесении с многосторонней концепцией личности, сложившейся на страницах одного из лучших русских романтических журналов первой трети XIX века.

ABSTRACT

In this article the work of Alexander Bestuzhev-Marlinsky is considered in correlation with the multilateral concept of personality emerged in the pages of one of the best Russian romantic magazines of the first third of the XIX century.

Долгое время в литературной науке А.А. Бестужев-Марлинский считался второстепенным писателем, секрет необычайной популярности его прозы у современников оставался нераскрытым или приписывался неразвитому вкусу публики.

На протяжении достаточно большого отрезка времени серьезной причиной стойкого невнимания к столь яркому представителю романтического направления являлась резко отрицательная оценка его творчества в «Очерках гоголевского периода русской литературы» Н.Г. Чернышевского. Однако не стоит забывать, что автором «Очерков» было достаточно высоко оценено литературно-критическое содержание журнала «Московский телеграф» (1825–1834), на страницах которого А. Марлинский активно публиковался и был признан «бесспорно первым прозаиком» всех времен и народов [3, с. 330]. Приведенное обстоятельство заставляет исследователей не слепо доверяться критику, а искать объяснения феномену популярности писателя в нравственно-эстетической концепции романтиков, в частности, в концепции одного из «предводителей в литературном и умственном движении» (Н.Г. Чернышевский), издателя первого в России энциклопедического журнала – Н.А. Полевого.

Интерес журнала «Московский Телеграф» к творчеству Марлинского, в особенности интересовавшегося вопросами волевого самоопределения человека и нравственной природой героического самоотвержения, был связан с но­вым романтическим осмыслением проблемы личности в 1820–1830-е годы.

Направление журнальной деятельности Н. Полевого – желание «споспешествовать» просвещению России – привело в конце концов к тому, что на страницах «Телеграфа» сложилась многосторонняя, обращенная к человеческому духу, концепция личности. Она целостно выражала понимание человека в единстве, сложном взаимодействии его природы и отношения к обществу, миру, истории, самому себе, его возможностей и способностей изменить общество, самого себя.

Одной из наиболее важных проблем романтической эстетики была проблема исторической обусловленности и свободы действия отдельного индивида. В решении этой проблемы у Полевого наметился диалектический подход.

Прежде всего, публикациями в «Московском телеграфе» поддерживалась идея самоценности личности, являющейся одновременно участницей общей идеи, «одного духа целого народа». Отправляясь от положения Канта – человек есть цель, а не средство, – романтизм обратился к вопросу активного самоутверждения человека в жизни и первенстве воли, направленной к благу личному, основанному на непременном благе общем.

Таким образом, романтический идеал прекрасного, заключающий в себе представление о гармонии всеобщего и отдельного, был нераздельно связан с решением вопросов философии: что есть благо, свобода воли, мораль. В связи с этим в романтической эстетике определялся и вопрос о нравственной ответственности человека за свои поступки.

Идеальное художественное воплощение приведенных выше идей, извлеченных из философских трактатов немецких идеалистов, издатель «Московского телеграфа» находил в творчестве Марлинского.

Бестужевская проза привлекала внимание журнала особым типом романтического героя. Создав образы мужественных и волевых людей – Михаила Ситского («Изменник», 1825), лейтенанта Белозера («Лейтенант Белозер», 1831), Аммалат-бека («Аммалат-бек», 1832), Ильи Правина («Фрегат “Надежда”», 1833), архангельских мореходов («Мореход Никитин», 1834), Бестужев воплотил в своей художественной практике эстетические представления редакторов «Московского телеграфа» о личностях недюжинных, характерах необычайных.

Интерес к проблеме личности, бесконечно занимавшей журнал, в одном случае, способствовал публикации повестей Марлинского на его страницах («Страшное гадание» и «Аммалат-бек»), в другом, – заставлял с особым вниманием следить за выходом в свет других произведений писателя, где воспевались активность воли и мужество, свободолюбие сильных и благородных людей, вступающих в борьбу с обществом, стихиями природы, с самим собой. Как те, так и другие публикации Марлинского связаны единством проблемно-тематического содержания, в котором определяющими являются проблемы свободы и необходимости, воли и долга, самоотречения. Комплекс этих проблем обнаруживается и в опубликованной в «Телеграфе» повести писателя «Фрегат “Надежда”», повествующей о трагической гибели благородного и мужественного человека, не сумевшего противостоять стихии необузданной страсти.

Илья Правин, капитан фрегата «Надежда», – ярко выраженный тип бестужевского героя.

Печать превосходства видна во всем его внешнем облике: «Природа, как говорит Шекспир, могла бы указать на него пальцем и сказать: вот человек! Высокий, стройный стан, благородная осанка» [1, c. 16].

Как и все герои Марлинского, капитан Правин – человек действия, которое является для него высшим наслаждением жизни и самой жизнью. Активное начало, характеризующее героя, не остается не замеченным окружающими. Для команды фрегата он – достойный командир, честно исполняющий свой долг. Для товарищей – «…душа в обществе, … голова в деле! – добр, как ангел, и смел, как черт!» [1, с. 37].

Своих героев писатель-романтик традиционно подвергает испытанию страстями. Для Правина, человека, воле которого подчинялась морская стихия, оказалась губительна страсть к женщине.

Страстный, активно воспринимающий жизнь бестужевский герой не умеет ничего делать и чувствовать вполовину («…он загорелся любовью, как от молнии, предался ей – как дикарь, не связанный никакими отношениями» [1, с. 82-83]. Во имя любви он готов пожертвовать всем: честолюбием, отказаться от «милых бурь океана», ото всех «радостей, обольщений земли», даже от страсти к познанию, от деятельности. Но чем больше он приносит ей в жертву, тем меньше способен управлять своим чувством. Он сам осознает свою слабость и вместе с тем чувствует, как воля перестает подчиняться разумной необходимости. Страсть, способная «возвысить до звезд – и утопить в луже, делающая героев или злодеев из людей с могучею душою, честолюбцев из людей слабых духом», становится «ярмом», высшей силой, управляющей волей героя. Чувство к замужней княгине Вере стало для Правина той самой роковой и безумной страстью, которая погубила его самого, любимую им женщину и ни в чем не повинных 16 человек с корабля «Надежда».

Чувства и мысли представляют ценность в глазах Марлинского не сами по себе, а как основание для жизненного действия. Чувства же Правина не переходят в волю, направленную на добро, на личное благо, основанное на «непременном» благе общем. Его воля эгоистична, она избирается им самим (чувство предпочитается догу). Отдаваясь безумию страсти, герой поступает не только во вред общему благу, но идет против самого себя, утрачивая в себе самом самое ценное, с точки зрения писателя-романтика, – свободу к действию.

Преступив законы чести, подвергнув позору Веру, Правин теряет нравственную свободу, которая в романтическом сознании всегда тесно связана с понятием чести. В результате в кульминационный момент развития любовной истории (неожиданная встреча Правина с мужем княгини в ее спальне) капитан предстает человеком, не имеющим права защищать ни свою честь, ни честь своей возлюбленной. Его слова, передающие готовность отвечать за содеянное «по требованиям чести» и обращенные к оскорбленному супругу, звучат в его устах неуместно и кощунственно.

Индивидуализм, эгоизм, порожденный страстью, не находит сочувствия у писателя-романтика и неизбежно ведут к гибели героя. Осознание же им всей глубины своего нравственного падения усиливает трагизм ситуации: «Правин стоял в каком-то онемении, сложа руки на груди; он не мог ничего сказать на отпор князю, потому что внутренний голос обвинял его громче обвинителя <...>. Эгоизм страсти предстал тогда перед ним во всей своей наготе, в своем зверином безобразии» [1, с. 196-197].

Осуждение гибельного индивидуализма становится центральным мотивом в творчестве Марлинского. В связи с этим писатель настойчиво обращается к теме Наполеона, лелеющего мечту о завоевании мира («Латник», 1832, «Лейтенант Белозер», 1831, «Фрегат “Надежда”», 1833). Точка зрения Марлинского на деятельность французского полководца совпадала с ее оценкой в журнале Н.А. и Кс.А. Полевыми.

Для Марлинского, как и для Полевых, Наполеон являет собой вечный пример человека, над которым довлеет одна испепеляющая его страсть. Не случайно свои помыслы писатель переносит на остров святой Елены, где символической предстает могила императора: «Исполин-выкидыш революционного волкана, он отдал свои останки волканической скале, горе застывшей лавы» [1, с. 131]. «Волканическая гора» становится памятником величественным и «многосмысленным». Марлинский подчеркивает в нем «слияние судьбы с вещественностью». Этой «вещественностью», неподвластной времени, художник напоминает о последствиях властолюбивой страсти Наполеона. Остров святой Елены у него не столько олицетворяет победы великого полководца в Альпах, лавры Иены и Маренго, сколько не дает забыть вступающим на путь страстей о Москве, где Наполеон «чуть не сгорел», о литовской грязи, в которой «едва-едва не утонул».

Отказываясь от просветительского рационалистического всесилия разума, Марлинский проявляет большой интерес к психологии личности, который в полной мере заявил о себе еще в 1820-е годы. Человек изучается им, как чрезвычайно сложное и противоречивое творение природы. Так, например, герою повести «Изменник» (1825) Владимиру Ситскому не чужды порывы к доброму, «благие» мысли. Ему известны и удивление перед красотами природы, и теплая любовь к родине, и нежные воспоминания юности. Но обстоятельства его жизни с самого детства складываются роковым для него образом.

Природа наделила Ситского душою впечатлительною, легко поддающейся буйным, неутомимым страстям. Ребенком он искал наслаждения в опасностях и презрении к тем, кто их боялся. Долг дворянина призывает юношу на службу ко двору царя Федора. Вращаясь в кругу людей лживых и низких, Владимир не находит себе достойного дела. Бессмысленная отвага и упоенье победами становятся единственными его утехами. Душа его все меньше порывается к чему-то высокому. Позднее он одинаково служит престолу Годунова и Димитрия. В трудный для Родины час Владимир, пренебрегая долгом гражданина, не выступил на ее защиту.

Незащищенность Владимира перед необузданным эгоизмом страсти писатель-декабрист объясняет, прежде всего, отсутствием у него сильных верований, определенной общественной позиции. Проявляя интерес к человеческой личности, Марлинский обращается к анализу побудительных причин поступков человека. Здесь его более всего интересует, когда герои, переставая прислушиваться к разуму своего сердца, голосу необходимости, действуют под влиянием минутного настроения, как бы сгоряча. Не без долгой внутренней борьбы отчаявшийся и озлобленный Владимир решает переметнуться к полякам с тем, чтобы отомстить своему брату, на любовь которого отвечает героиня повести – Елена. Не сразу понимает Владимир своего друга Ивана Хворостинина, подталкивающего его к измене Родине: «С содроганием, расширив глаза, слушал он предателя. Сомнительно прикоснулся он к груди его, чтобы увериться, человек ли говорит такие речи» [2, с. 141]. Владимир был открыт для добра до последнего часа, решившего его судьбу. Тронутый мольбами Елены, явившейся ему во сне, он был готов переменить свои намерения. Но то, что хотел бы видеть Владимир наяву, оказалось всего лишь сном. В нем самом уже не было сил для борьбы с ослепившем его честолюбием. И судьба увлекла его к злодейству.

Владимиру Ситскому в повести противопоставлен его младший брат Михаил. Он носитель идеала автора. Приветливый, любимый всеми, кроткий сердцем Михаил и внешне красив, «как утренняя звездочка». Ему враждебен общественный индифферентизм Владимира.: «В черный год не сидел он за печкой, а бился и проливал кровь за царя» [2, с. 129]. Своим воеводою хотели бы видеть его граждане Переяславля.

Обращение Марлинского к истории России помогало ему найти своего героя. Для писателя-декабриста подлинный герой тот, кто, как Михаил Ситский, умеет с честью умереть за родину, кто ставит интересы общие выше собственных.

Замечательно, что Марлинский с его просветительской верой в человека не считал возможным отказать своему герою в раскаянии. Страшный суд перед лицом смерти вершит над собою и сам Владимир, предсказывая себе отпевание проклятиями и вечную, «заклейменную позором память предателя» [2, с. 161].

Героями повестей писателя-романтика являются незаурядные, яркие личности. Сильные, кипучие, необузданные страсти, переживаемые ими, подчеркивают исключительность. Острые сюжетные ситуации призваны показать в них активное, сильное волевое начало. Поставив Правина и Владимира Ситского в сложные обстоятельства, требующие от них большого напряжения сил и воли, Марлинский главное внимание сосредотачивает на поведении персонажей. Умение сопротивляться обстоятельствам и противопоставлять им силу своего духа – критерий ценности личности у писателя. Марлинский до последнего оставляет своим героям свободу выбора. Не роковая страсть губит их, а неумение сохранить в себе человеческое. Таким образом, человек у Марлинского (как и вообще в романтической эстетике 1830-х гг.) несет нравственную ответственность за свое «я», за все, что с ним происходит.

Итак, небывалая популярность произведений А. Бестужева-Марлинского у современников, повышенный интерес к нему со стороны издателя «Московского телеграфа» не были случайностью. Своим творчеством автор «Русских повестей и рассказов» талантливо отвечал на запросы времени.

Русское романтическое сознание 1820–1830-х годов было сосредоточено на проблеме личности. К ней обращены и все стороны эстетической и нравственно-философской концепции журнала «Московский телеграф». Изучение художественного творчества писателя в аспекте этой проблемы дает более яркое представление не только об эстетической концепции журнала, но и романтизма в целом. В свою очередь, контекст «Московского телеграфа» дает содержательный и многообразный комментарий к решению проблемы личности в творчестве Марлинского.