Пространственная форма в романах Франца Кафки как средство выражения мировоззренческого поиска

АННОТАЦИЯ

В статье анализируется своеобразие поэтики Франца Кафки в контексте понятия «пространственная форма». Прослеживается связь между мировоззренческой позицией автора и дискретной («непричинной») структурой текста. Делается вывод о том, что основным фактором пространственной поэтики Кафки является идея эпистемологической неопределенности и усложненных отношений между человеком и миром.

ABSTRACT

The article studies the peculiarities of Franz Kafka's poetics in the context of concept “Spatial form”. The links between the author's worldview and discrete (“noncausal”) structure of the text are traced. The author claims that the basic factor of Kafka’s spatial poetics is an idea of epistemological uncertainty and complicated relations between Man and World.

Научно-критическое осмысление творчества Кафки отличается исключительным разнообразием. Его художественный мир в разных методологических координатах неоднократно описывался как гротескно-хаотический, пессимистически-беспросвет-ный, даже антигуманный, поскольку якобы был лишен позитивной программы преобразования мира и человека. Вместе с тем звучали и мысли о том, что многозначная символика произведений Кафки является следствием определенной мировоззренческой концепции, осознание которой требует тщательного анализа парадоксальной поэтики автора «Замка». Принципиально важной установкой в данном отношении выступает положение известного ученого Е. Мелетинского о том, что модель мира Кафки строится не на дизъюнкции (или/или), а на конъюнкции (и/и) и допускает «исключенное третье» [3, с. 351].

Экспрессивно-гротескная поэтика Кафки была вызвана к жизни прежде всего драматическим, но отнюдь не пораженческим мировосприятием, о чем, в частности, свидетельствуют дневниковые записи и афоризмы писателя (ср., напр.: «Человек не может жить без прочного доверия к чему-то несокрушимому в себе …»; «Как только я каким-либо образом осознаю, что оставляю в покое зло, устранить которое призван <…>, я перестаю на какой-то миг ощущать мускулы рук …» [Цит. по: 1, с. 200]. Мировоззренческий драматизм Кафки коренился в индивидуальном генетическом коде писателя, но определялся также и общей духовной атмосферой начала века, когда мир почувствовал угрозу утраты фундаментальных ценностей человеческого бытия.

Отмеченная особенность философско-мировоззренческой позиции Кафки в художественном плане проявляется в том, что он концентрирует сюжеты своих произведений вокруг основной проблемы, которую осознает как проблему смысла человеческого существования и назначения человека. Разворачивается эта проблема в крайних, кризисных вариантах, что и обуславливает ее художественное выражение в гротескно-фантасмагорических формах.

Исследователи творчества Кафки неоднократно характеризовали сложность его авторской позиции с помощью двойственных определений: так, Макс Брод писал об «отчаянии и спасении» в книгах Кафки, Альбер Камю находил в них «надежду и абсурд», Э. Фромм указывал на символическую экспликацию столкновения гуманистического и авторитарного. Разрешить эти противоречия, опираясь исключительно на тексты художественных произведений, чрезвычайно сложно: их амбивалентная поэтика лишает возможности дать однозначный ответ на вопрос об оптимизме или пессимизме писателя. Но сама постановка вопросов о сущности и смысле человеческого существования, отмеченная в художественном мире Кафки предельной заостренностью, свидетельствует об их исключительной значимости для автора. Казалось бы, герой романа «Процесс» Йозеф К. не может понять, в чем его вина, а К. из «Замка» лишен каких бы то ни было шансов проникнуть в Замок, но с каким отчаянием они используют все пути и средства, чтобы отстоять свою позицию в этом мире. Они как будто и не ставят перед собой «проклятых» вопросов или чувствуют свою несостоятельность в их решении и просто отбрасывают их (до поры до времени). Такая ситуация заставляет даже серьёзных исследователей говорить об убежденности писателя в недоступности для человека истины и блага. Однако более точной и взвешенной выглядит позиция М. Брода: «В творчестве Кафки есть много скептического, посягающего на основы веры. Но все-таки он – не поэт неверия и отчаяния. Скорее он поэт испытания веры, испытания в вере» [1, с. 333].

Таинственность и парадоксальность замкового бытия или судебного процесса, «непонятность» причин и внутренних рычагов определения статуса человека становятся главной причиной, которая обусловливает «алогичность» повествования. Очевидно, тут находит воплощение то, что позже, во второй половине ХХ ст., применительно к постмодернизму получило название эпистемологической неуверенности (epistemological uncertainty) [2, с. 478].

Эпистемологическая неуверенность выступает наиболее значительным стилеобразующим фактором в творчестве Кафки, порождая характерные особенности художественного претворения жизни по модернистскому канону. Последний решительно отличается от реалистического метода отражения жизни в соответствии с принципами художественного детерминизма, опирающегося на классические схемы причинно-следственных закономерностей. В поэтике Кафки очевиден отказ от логико-детерминистского повествования, которое заменяет условно-символическая картина мира. Поэтому и сюжеты произведений Кафки лишены конкретных пространственно-временных параметров, часто смешиваются, образуя художественную структуру, к которой применимо понятие «пространственной формы».

Термин «пространственная форма» был предложен американским литературоведом Джозефом Фрэнком в работе «Пространственная форма в современной литературе» (1945), которая в переработанном виде вошла в книгу «Идея пространственной формы» (1991) [5]. Анализируя структуру произведений Т.С. Элиота, Э. Паунда, М. Пруста, Дж. Джойса, Дж. Барнс, Дж. Фрэнк отмечает, что «все эти писатели в идеале рассчитывают на то, что читатель воспримет их произведения не в хронологическом, а в пространственном измерении, в застывший момент времени …» [4, с. 197]. Перестройка процесса восприятия с временного на пространственный вызвана фрагментарностью текста, что на уровне построения образа сказывается в увеличении количества ассоциативно связанных фрагментов, а на уровне нарратива – нарушением хронологии повествования.

В отношении сюжетов Кафки пространственная форма проявляется даже не в способе хронологической или нехронологической последовательности развертывания событий, а прежде всего в том, какого рода связь между ними. В «Замке» и «Процессе» отдельные эпизоды подаются логично и последовательно, но развитие общего сюжетного действия производит впечатление абсурда. Между событиями нет причинно-следственной определенности, логические связи нарушены, психологические и социальные мотивировки отсутствуют.

С точки зрения воспроизведения традиционных элементов сюжета – завязки, развития действия, кульминации и развязки – романы Кафки, на первый взгляд, сохраняют эту схему (особенно роман «Процесс»). В них четко заявлена завязка. В «Процессе» это сообщение о начале процесса против Йозефа К.; в «Замке» прибытие К. в Деревню и момент, когда ему объявляют о запрете находится на территории, принадлежащей Замку. Но дальше события разворачиваются в соответствии с типичным для Кафки принципом движения без движения, нескончаемого сновидческого сплетения, где всё крайне шатко и лишено причинности. Поэтому возникает ощущение, что каждый сюжетный эпизод воспринимается как самостоятельный, а каждая структурная часть книги могла бы существовать как отдельное художественное произведение.

Таким образом, элементы художественного целого в романах Кафки пребывают отнюдь не в причинной связи, то есть одно не подготавливает и не является предопределением другого, а следующее не вытекает и не предопределяется предыдущим. Это позволяет трактовать художественную структуру главных произведений писателя как пространственную форму, вызванную к жизни мировоззренческими факторами, стремлением автора постичь многосложность человеческого существования, зафиксировать разные аспекты проблемных отношений человека и мира.

Список литературы: