СПОСОБЫ ВЕРБАЛИЗАЦИИ В ИЗУЧЕНИИ ФОРМИРОВАНИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ ЛИЧНОСТИ В АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ ХУДОЖНИКА

АННОТАЦИЯ

В статье рассматриваются проблемы идентичности личности, ее становления и взаимодействия с обществом. В ходе анализа выявляются лингвистические средства идентичности личности в отношении их динамики и результативности, что обладает несомненным эвристическим потенциалом. В части изучения различных аспектов актуализации личностной идентичности, специфики идентификации личности в дискурсивном пространствеопределяется статус оценки, самооценки, самоанализа в осуществлении самосознания и самовыражения личности.

ABSTRACT

The article deals with the problems of personal identity, its formation and interaction with society. In the course of the analysis, linguistic means of personal identity are revealed in relation to their dynamics and effectiveness, which has an undoubted heuristic potential. In terms of studying various aspects of the actualization of personal identity, the specifics of personality identification in the discursive space, the status of assessment, self-assessment, self-analysis in the implementation of self-awareness and self-expression of the individual is determined.

Ключевые слова: дискурс, автобиографический дискурс, дискурсивное пространство, речевая самопрезентация, личностная идентичность, социальная идентичность.

Keywords: discourse, autobiographical discourse, discursive space, verbal self-presentation, personal identity, social identity.

Последние десятилетия в развитии гуманитарной научной парадигмы ознаменованы особым вниманием к проблематике идентичности личности, ее становления и взаимодействия с обществом. Различные аспекты самоидентификации личности изучаются философией, социологией, психологией сознания, когнитивной и гуманистической психологией. Лингвистика ставит основной акцент на выявлении и описании идентификационных характеристик личности в гендерном, этнокультурном, профессиональном и других аспектах. Особое место занимает также изучение речевых стратегий самопрезентации. Установление лингвистических средств идентичности личности в отношении их динамики и результативности обладает несомненным эвристическим потенциалом, прежде всего, в части рассмотрения различных аспектов актуализации личностной и социальной идентичности, специфики идентификации личности в дискурсивном пространстве, в том числе, применительно к разным институциональным и профессиональным дискурсам, а также в определении статуса оценки, самооценки, самоанализа в осуществлении самосознания и самовыражения личности.

Как социо-психологический феномен, идентичность рассматривается не только с позиций осознания личностью своей общности с группой, но и с точки зрения утверждения группой собственного единства и переживания такой цельности, обнаруживаемых в индивидуальных и коллективных формах. Формирование идентичности происходит в ходе социализации личности, происходящей на основании аккумулирования социального опыта, что, несомненно, обязательно приобретает вербальные формы. Поэтому неслучайно изучение идентичности, в числе многих гуманитарных дисциплин, и лингвистикой.

Выделяют два основных вида идентичности – личностную (индивидуальную) и социальную. Личностную идентичность рассматривают как такую совокупность качеств человека, которые отличают его от других, основанием личностной идентичности выступает автоадресованность, а ее целью становится достижение целостности личности и саморазвитие. Социальная идентичность трактуется как результат самоопределения через членство в разных социальных группах; основными качествами социальной идентичности признаются многоаспектность и преобладание ориентации на других и их мнение, вербализация этого вида идентичности происходит главным образом с помощью речевой стратегии самопрезентации.

Антропоцентризм современной науки о языке актуализирует изучение человека как языковой, коммуникативной, эмоциональной личности, а идентичность рассматривается в этой связи как чрезвычайно сложное явление, сравниваемое некоторыми исследователями с русской матрёшкой [16]. Действительно, языковая личность – это любой носитель языка, это, как подчеркивал Ю.Н. Караулов, «личность, выраженная в языке (текстах) и через язык, личность, реконструированная в основных своих чертах на базе языковых средств» [8, с. 38]. Языковая личность закономерно связывается в лингвистических исследованиях с понятием языковой картины мира, правомерно трактуемой как «исторически сложившаяся в обыденном сознании данного языкового коллектива и отражённая в языке совокупность представлений о мире, определённый способ концептуализации действительности» [5]. Совокупность знаний и представлений о мире манифестирована в значении слов и выражений, что, в конечном счете, обусловливает целостность системы взглядов и предписаний, навязываемых любому носителю языка уже самим владением этим языком [6, с. 9].

О.А. Леонтович правомерно указывает, что «многослойность личностной идентичности, базирующаяся на сложном сочетании психофизиологических, социальных, национально-культурных и языковых различий, возрастает по мере включения человека в более крупные культурно-языковые сообщества» [12, с. 253]. Внимание к индивидуальности, тем не менее, не снижает интереса и к таким свойствам языковой личности, которые манифестируют ее принадлежность к социальной, профессиональной или культурной общности [7; 2; 17 и др.].

На наш взгляд, особую сферу в изучении идентичности представляет собой лингвокультурная идентичность, определяемая, по В.В. Красных, внутренними и внешними факторами: внутренние детерминированы и этнической и культурной самоидентификацией, внешние соотносимы с лингвокультурным окружением личности и с лингвокультурой как таковой [10, с. 11]. Одним из способов постижения лингвокультурной идентичности является моделирование языковой картины мира на основании данных лексикологии, что вполне закономерно: лексика теснее, нежели грамматика, связана с лингвокреативными способностями языковой личности, а также с её творческим потенциалом в целом, тогда как грамматика «навязана» системой языка [1, с. 846].

Современная лингвистика обращается к таким языковым явлениям, которые ранее не считались в достаточной степени наблюдаемыми и формальными [11, с. 27], однако в начале XXIв. появляются исследования по проблематике коммуникативной лингвистики и имиджелогии, основу изучения языковой личности в которых составляют категории языкового самосознания, самопрезентациии самоидентификации личности [3; 9 и др.]. Феномен идентичности является в них ключевым понятием, реализующим регулятивную функцию в сфере жизнедеятельности человека. Перспективность этого научного направления заключается в тех новых возможностях, которое оно открывает в выявлении глубинной сущности языковой личности. Такой подход может быть убедительно аргументирован тезисом о базисном характере идентичности в отношении любого, вербального и невербального, коммуникативного действия: «Идентичность и идентификация прослеживаются в дискурсивной деятельности субъекта и сопутствуют многим видам деятельности человека как основа для соответствующего вида/аспекта деятельности» [3, с. 144].

Изучение идентичности позволяет установить структуру мышления и выявить этапы вербализации опыта, что в своей сущности является очередной модификацией ключевого вопроса лингвистики о связи языка и мышления. Как одна из важнейших рефлексивных и регулятивных функций мышления и деятельности языковой личности, идентичность обусловливает само существование личности, динамически воздействуя на поведение и мировоззрение индивида необходимым условием существования личности. Осознание личностью своей принадлежности к различным социальным группам (этнос, класс, пол, культура и пр.), а также отнесение к самому себе определенных личностных (нравственных, физических и интеллектуальных) качеств – вот то, что составляет фундамент идентичности личности как таковой.

Языковой личности не свойственна раз и навсегда приобретенная идентичность, которая, так или иначе, могла бы быть в готовом виде репрезентирована в дискурсе: напротив, личность определяет эту идентичность в процессе идентификации. Такой контекст идентичности субъекта формируется дискурсом, что определяет перформативность высказываний субъекта в отношении собственной идентичности. Современные лингвистические исследования при опоре на такое понимание идентичности трансформируют и саму трактовку идентичности: фактически идентичность рассматривается как некий промежуточный итог идентификации как процесса, реализуемого с помощью различных дискурсивных практик [4]. Такой исследовательский ракурс также позволяет выявить в тесной связи с идентичностью специфическую функцию языка: теперь ясно, что язык – не только и не столько способ вербализации идентичности личности, сколько механизм ее конструирования. Закономерен в этой связи и вывод о том, что вербализация продуцирует такое я, которого не существует в действительности, но которое «осуществляет себя в самом процессе само(о)писания» [13, с. 278].

Автобиографический дискурс художника диалогичен по своей природе хотя бы потому, что субъективно запечатлевает не только события жизни, но и формирование индивидуально-авторской картины мира, не всегда выраженной вербально, но всегда манифестированной в суггестивной форме автобиографического текста. Во многом автобиографический дискурс М. Шагала – не только событийная фактографическая канва, но и источник изучения природы его живописи, сущности его мирови́дения, основы его жизнетворчества и, как следствие, процесса обретения им идентичности – не только личностной и этнокультурной, социальной, но и профессиональной.

Так, рассуждая о природе собственного творчества, М. Шагал раскрывает суть самой мотивации, самой потребности в создании картин: «По-моему, искусство — это, прежде всего, состояние души.

А душа свята у всех нас, ходящих по грешной земле.

Душа свободна, у нее свой разум, своя логика» [15]. Представляется, что обращение М. Шагала к сопоставлению двух определяющих для него, онтологических категорий – душа и искусство – позволяет сделать вывод о том, что они являются доминантными в его картине мира и, следовательно, отражают результат самоидентификации личности в мире.

Определяющим прагмасемантическим компонентом процесса самоидентификации следует также считать и связь языковой личности со своим родом, этносом, родителями, другими родственниками. Для М. Шагала эта связь никогда не прерывалась, он всегда ощущал себя частью еврейской общины, в своей книге воспоминаний «Моя жизнь» постоянно подчеркивал значение той этнической и семейной почвы, которая помогла ему стать художником. Так, например, в следующем макроконтексте: «Пусть кто хочет с восторгом и облегчением находит в невинных причудах моих родных ключ к моим картинам. Меня это мало волнует! Пожалуйста, любезные соотечественники, сколько душе угодно! Если потомкам не хватает доказательств того, что вы правы и я не в ладах со здравым смыслом, послушайте, что еще рассказывала мама о моих чудаковатых родственниках из Лиозно» [15] автор декларирует тесную связь со своей семьей, со своими близкими и дальними родственниками, что, собственно, составляет важную часть его картины мира.

Особое место в «Моей жизни» отведено описаниям отца художника, причем, на наш взгляд, в этих фрагментах текста релевантным индивидуально-авторской картине мира автора оказываются визуальные образы, которые, разумеется, так или иначе воплощены в полотнах М. Шагала, например: «Всегда утомленный, озабоченный, только глаза светятся тихим, серо-голубым светом. Долговязый и тощий, он возвращался домой в грязной, засаленнойрабочей одежке с оттопыренными карманами – из одного торчал линяло-красный платок. И вечер входил в дом вместе с ним»[15]. В приведенном макроконтексте зрительные впечатления продуцента автобиографического дискурса маркированы восприятием цветовой гаммы (серо-голубым, линяло-красный). Для реципиента высказывания значимым становится и контраст утомленный, озабоченный – тихим светом, в котором отражается глубокая привязанность М. Шагала к своему отцу, любовь к нему и сыновняя благодарность.

Необходимо также отметить, что материнская любовь – это наиболее значимый структурно-семантический компонент, который способствует реализации индивидуальной и социальной идентичности М. Шагала. Так, например, в следующем контексте предчувствия матери описаны как всегда оправдывающиеся (И точно — кто-нибудь из нас заболевал): «Накануне наших болезней маме всегда снился вещий сон. Ночь. Зима. Дом спит. И вдруг покойная бабушка Хана со стуком захлопывает снаружи форточку и говорит: «Почему, дочь моя, ты оставляешь открытым окно в такой холод?»

Или еще: какой-то старик, выходец с того света, весь в белом, с длинной бородой, является в дом. Стоит на пороге и просит подаяния. Я протягиваю ему кусок хлеба. А он, молча, бьет меня по руке. Хлеб падает на землю.

«Хазя, — говорит матушка, просыпаясь, — пойди-ка взгляни на детей».

И точно — кто-нибудь из нас заболевал» [15]. Важно также подчеркнуть, что в приведенном фрагменте сама отсылка к снам матери также фиксирует индивидуальную и этнокультурную идентичность художника: дар предвидения и умение толковать свои сновидения всегда ценились во всех культурах с длительной историей.

Этнокультурная специфика важна и при отражении воспоминаний о самом дорогом для художника человеке – его матери. Семейная история М. Шагала сложна, и для того, чтобы обосновать значимость матери не только для него самого, но и для всего семейства, продуцент автобиографического дискурса излагает историю замужества бабушки (Овдовев, она, с благословения раввина, вышла замуж за моего второго деда), в описании которого немаловажную роль играет указание на благословение раввина: «Овдовев, она, с благословения раввина, вышла замуж за моего второго деда, тоже вдовца, отца моей матери. Ее муж и его жена умерли в тот год, когда поженились мои родители. Семейный престол перешел к маме» [15]. И, разумеется, высказывание Семейный престол перешел к мамеактуализирует определяющее, значительное положение женщины в еврейской семье.

Безусловно, М. Шагал использует в описаниях окружающей действительности не только потенциал собственных воспоминаний: он активно привлекает и лингвокреативный ресурс визуальных образов, которые составляют основу его мировосприятия как художника, и именно эту черту необходимо считать концептуально важной для его автобиографической прозы.

Этно- и лингвокультурная идентичность продуцента автобиографического дискурса определяет и семантическое пространство следующего контекста: «Дядя боится подавать мне руку. Говорят, я художник. Вдруг вздумаю и его нарисовать? Господь не велит. Грех» [15]. Иудаизм предписывает в некоторых трактовках (не будем сейчас вдаваться в подробности и отошлем к авторитетным источникам [14]) рассматривать изобразительное искусство, а тем более, такие его виды, которые обращаются к образу человека, как греховное, что, однако, вовсе не мешает М. Шагалу не только осознать свое призвание, но и начать обучаться живописи уже в Витебске, причем эксплицитная маркированность его принадлежности к еврейской традиционной культуре вступает в определенный конфликт не только с самим фактом обучения живописи, но и с тем, что поиск нового пути в любом виде искусства сопряжен с отказом от традиции.

Автобиографический дискурс художника представляется сложным многоуровневым феноменом вследствие того, что исследователь и читатель имеет здесь дело не только с фактами внутренней жизни автора, не только с биографическими событиями, повлиявшими на его личностное и профессиональное становление, но и с впечатлениями художника от собственного опыта в сфере живописи и от его восприятия полотен собратьев по цеху в исторической перспективе. Диалогичность автобиографического дискурса художника актуализирует объективную (события жизни) и субъективную (формирование индивидуально-авторской картины мира) истории, что не позволяет рассматривать этот вид дискурса как доказательный источник биографических фактов. Семантическое пространство такого дискурса организуется на основании функционирования в нем различных культурных смыслов, маркированных лексически, которые, благодаря их включенности в социокультурный контекст конкретной исторической эпохи и национальной специфике, способны раскрыть многие мотивы произведений конкретного художника, позволив рассмотреть их в динамике.

Список литературы:

1. Богданова Л.И. Оценочные смыслы в русской грамматике: на материале глаголов эмоционального отношения // Вестник РУДН. Сер. Лингвистика. 2018. Т. 22, № 4. С. 844-873.
2. Горностаева A.A. Место иронии в речевых портретах современных политических деятелей // Вестник РУДН. Сер. Лингвистика. 2016. Т. 20, № 1. C. 57-76.
3. Гришаева Л.И. Особенности использования языка и культурная идентичность коммуникантов. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2007. 272 c.
4. Енина, Л.В., Чепкина Э.В. Самоидентификации журналиста в прямом эфире на радио // Известия Уральского государственного университета. Сер.: Проблемы образования, науки и культуры. 2010. № 3 (78). С. 159-167.
5. Зализняк Анна А. Языковая картина мира // Энциклопедия Кругосвет. URL: https://www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/lingvistika
6. Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: сб. ст. М.: Языки славянской культуры, 2005. 544 с.
7. Карасик В.И., Дмитриева О.А. Лингвокультурный типаж: к определению понятия // Аксиологическая лингвистика: лингвокультурные типажи: сб. науч. тр. / под ред. В.И. Карасика. Волгоград: Парадигма, 2005. C. 5-25.
8. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: УРСС, 2003. 264 с.
9. Катанова Е.Н. Функциональный анализ самоидентифицирующих высказываний (на материале американских и британских парламентских дебатов): автореф. дис. … канд. филол. наук 10.02.04. Воронеж, 2009. 24 с.
10. Красных В.В. Лингвокультурная идентичность Homo Loquens // Мир русского слова. 2007. № 4. С. 11-15.
11. Кибрик А.Е. Лингвистические постулаты // Ученые записки Тартуского университета. Вып. 621. Механизмы ввода и обработки знаний в системах понимания текста: труды по искусственному интеллекту. Тарту, 1983. С. 24-39.
12. Леонтович О.А. «Зеркало, в котором каждый показывает свой лик»: дискурсивное конструирование идентичностей // Вестник РУДН. Сер.: Лингвистика. 2017. Т. 21, № 2. С. 247-259.
13. Савкина И. Идентичность и модели женственности в дневнике «приживалки» // Гендер: язык, культура, коммуникация: докл. Второй междунар. конф. М., 2002. С. 274-280.
14. Суперфин У. Изображения в рамках Торы // Лехаим. URL: https://lechaim.ru/academy/izobrazheniya-v-ramkah-tory/ 
15. Шагал М. Моя жизнь. М.: Эллис Лак, 1994. 208 с. URL: https://royallib.com/book/shagal_mark/moya_gizn.html
16. Herrmann R.K., Risse-Kappen T., Brewer M.B. Transnational identities: Becoming European in the UK. Oxford: Rowman & Littlefield, 2004. 320 p.
17. Hryniewicz L., Dewaele J.-M. Exploring the intercultural identity of Slovak-Roma Schoolchildren in the UK // Russian Journal of Linguistics. 2014. № 2. P. 282-304.