КОНЦЕПТЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ В ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ БУНИНА

АННОТАЦИЯ

Статья иллюстрирует вариант понимания идеи толерантности сквозь призму мировоззрения автора статьи на примере изучения творчества И.А. Бунина.

В статье поднимаются вопросы специфики восточного творчества И. Бунина, его прочувствования идей и образов Корана и мусульманства, понимание важности и необходимости глубокого уважения и веротерпимости народов мира. Выделенные концепты, это выявление важных кодов творчества поэта, при помощи которых он оставляет свои важные заявки понимания Ислама. В его творчестве нет противопоставления религий, это великолепный образец полного погружения творческого человека в иную ментальность и культуру. И это свидетельство еще одного концепта творчества Бунина: концепта толерантности и глубокого уважения иных верований.

ABSTRACT

The article illustrates a variant of understanding the idea of tolerance through the article author's worldview prism on the example of studying the work of I.A. Bunin.

The article raises questions of the specificity of the eastern creativity of I. Bunin, his feeling for the ideas and images of the Koran and Islam, understanding the importance and necessity of deep respect and religious tolerance of the peoples of the world. The highlighted concepts are the identification of important codes of the poet's creativity, through which he leaves his important applications for understanding Islam. In his work, there is no opposition of religions, this is a magnificent example of the complete immersion of a creative person in a different mentality and culture. And this is evidence of another concept of Bunin's work: the concept of tolerance and deep respect for other beliefs.

Ключевые слова: ислам, мусульманство, Коран, истины Корана, концепты творчества, коды ментальности культуры, гуманизм.

Keywords: Islam, Islam, the Koran, the truths of the Koran, concepts of creativity, codes of culture mentality, humanism.

Бунина всегда интересовали важнейшие проблемы человеческого бытия. Быт людей, их верования, тайны тысячелетий, секреты мироздания, постоянное стремление к пониманию загадочности жизни, проблемы веры и безверия – вот тот небольшой круг проблем, который беспокоил и волновал поэта всегда. Уже тогда можно было обратить внимание на то, с каким неподдельным интересом Бунин проникал в сложнейшие философские системы мира, пытаясь увидеть в них свое понимание единства человечества. Его талант был особенно уникальным еще и ввиду того, что он ощущал это незримое присутствие каждого индивида человечества в своем общем представлении мира. Ощущение идей общности человечества, делало его творчество особенным, отсюда и повышенный интерес Бунина к культуре и психологии, философии и религии. Тема Востока – особенная в его творчестве. «Столкнувшись» с ним, Бунин был очарован особой философией мироздания, древней мудростью, протянутым в пространстве ощущением времени, витиеватостью речи, углубленным в себя мистицизмом и дервишеством. Истина, открытая им в Священной Книге мусульман – Коране, привела его к осознанию важнейшей правды о Боге. Путь его духовных поисков достаточно сложен, но одно то, что Бунину удается открывать эти сакральные смыслы мироздания в разных вероисповеданиях, говорит об уникальности его поэтического дарования.

Увлечения Бунина разными религиозными верованиями, в первую очередь, говорили об определенной противоречивости собственного понимания веры Буниным. Он, по определению близких ему людей, всегда с большой ответственностью относился к проблемам веры. Его неизменная спутница жизни В. Муромцева, отмечала что «жажда Бога и вера в него» [4, 123] характеризовала Бунина, как постоянно действующая доминанта силы творчества, определяющая все его духовное начало. Это были не просто комплексы каких-либо идей Бунина, это была первооснова, которая выделяла его на поэтическом небосклоне поэзии XX века. Современники также отмечают, его увлеченность идеями Л. Толстого, выделение его философских постулатов в понимании жизни. Нужно отметить, что бесконечные поиски самого себя приводят его к монотеизму, к пониманию ветхозаветного образа Бога. Бунин потрясен силой и глубиной изучаемых им Книг, он с величайшим интересом открывает для себя истины Библии, Торы и Корана, его увлекают и особенности древнейших персидских и индийских религиозных миросистем и буддизма.

Здесь, хочется выделить и степень увлеченности Бунина Исламом, который он начинает рассматривать как логическое завершение ветхозаветной веры. Коран удивляет Бунина своей логикой и простотой. Он, воспринимается Буниным, как новая универсальная правда о мире и человеке. Именно интерес к этой святыне Ислама, побудил Бунина к путешествию по странам восточного мира и в 1903 году он посещает Констанинополь. В. Муромцева-Бунина отмечает, что интерес к Востоку сделался навязчивой идеей писателя, «он в первый раз целиком прочел Коран, который очаровал его, и ему хотелось непременно побывать в городе, завоеванном магометанами» [4, 126].

С содержанием священной книги мусульман Бунин ознакомился по Корану М. Казимирского. В 1864 году вышел перевод К. Николаева под названием «Коран Магомеда». Перевод был выполнен с французского перевода французского посла и переводчика Альбера де Биберштейна-Казимирского. [3]. Данный перевод отличался ясностью и простотой, имел много примечаний и был достаточно известным в России. Благодаря многократному переизданию (4 раза), он являлся одной из известных Книг того времени. Для Бунина данная Книга явилась не только открытием новых истин, но и источником совершенно особенных знаний. Практически вся ориентальная лирика писателя плавно вытекала из этого источника: «Корана Казимирского». Нужно отметить, что бунинское прочтение идей Корана, яркие впечатления от знакомства с новой культурой, богатейшее духовное наследие которой он дополнял своими впечатлениями от путешествия по Востоку, было совершенно новаторским для его времени. Засевшие прочно в голове важные истины Корана, Бунин непосредственным образом соединял со своими впечатлениями, и синтез его идей предвосхитил время. Все его произведения этого периода, а это и очерки цикла «Тень птицы», ряд стихотворений, вошедших в замечательный цикл «Ислам»,  Бунин называл «путевыми» поэмами, где он представил не только описание городов Востока, но дал и своё отношение к смыслам и символам Ислама.

Нужно отметить, что старинные восточные памятники Стамбула произвели на впечатлительного и завороженного красотой Востока Бунина сильнейшее впечатление. Особенно его вдохновил величайший памятник древности храм Святой Софии. Бунин философски подошел и к претензиям христиан о превращении Айя-Софии в мечеть, считая, что не видит в этом никакого варварства. Все претензии христиан, Бунин снимает простым размышлением об этом: «Не знаю путешественника, не укорившего турок за то, что они оголили храм лишили его изваяний, картин, мозаик... Но, во имя Бога милостивого и милосердного, зачем, же приводить тогда слова летописцев, изображавших свирепое нашествие на Софию «христовых воинов» четвертого крестового похода,  воинов, разбивавших раки угодников и гробницы императоров... Зачем вспоминать христиан варварски пышной, содомски-развратной и люто-жестокой в убийствах Византии!» [2, 19] .

Бунина привлекает мусульманская простота храма, он видит именно в этом соответствие вере, чем пышное убранство, отвлекающее от службы: «И Христос, и Магомет были исполнены страстной и всепокоряющей веры, не нуждающейся в золоте, парче, брильянтах, капеллах и органах. Правые суры Корана горели такими огненными буквами в юной душе пророка, что поседели волосы его... И в простых, порою свирепых душах его поклонников и доныне живет несравненная в своей простоте и силе вера...» [2, 23]. Бунин идет дальше многих своих современников, говоря о «спокойном и правдиво трогательном» мусульманском богослужении, о суфизме «с его мистическим языком, в котором под вином и хмелем разумелось упоение Божеством»[2, 24]. Именно в Константинополе, Бунин становится свидетелем одного из ярких суфийских обрядов – кружащихся дервишей и это священодейство поражает его строгое христианское воображение мыслью о присутствии при тайне веков. Бунин говорит об этом, как о священном ритуале, присущим всем народам мира, видя в мистическом кружении «древнейший хоровод, знаменовавший сперва вихрь планет вокруг солнца, а потом вихрь миров вокруг Творца» [2,24].

Рассматривая Восток, как сокровищницу и кладезь мировых знаний, Бунин каждое свое открытие предваряет совершенно новыми нотами и образами. Так в стихотворении «Айя-Софья», Бунин открывает своим почитателям особое видение Востока, его чарующе неведомый мир, загадочность и простоту, и в тоже время особую таинственность. «Восток привлекал к себе Бунина как историческая загадка и как мировая проблема…» [5, с. 248]. Одной из таких загадок, таящих в себе скрытый смысл исторических событий и духовных открытий, по мнению ряда исследователей, был собор святой Софии Константинопольской, переименованный в Айя-Софию. Самим фактом своего существования эта древняя святыня опровергала многочисленные теории о «бренности цивилизаций». Собор, благодаря своему величественному замыслу древних зодчих, и величественному стоянию в стране, где встречаются Запад и Восток, не может не служить взаимопониманию людей, народов и цивилизаций, - считает Бунин. В «путевых поэмах», изданных под названием «Тень птицы», И. Бунин писал: «…турецкая простота, нагота Софии, возвращает меня к началу Ислама, рожденного в пустыне» [1, с. 512]

Сравнивая специфику архитектурного и художественного воплощения древней святыни, Бунин не мог не отметить, что прекрасное здание, соединившее в себе начала «своей» и «чужой» культуры, восходящие к разным культурным традициям, является не просто храмом, почитаемым представителями разных конфессий, но и диалогически насыщенным «щедрым пространством», высвечивающим благодатную перспективу для торжества взаимопонимания разных стран и народов.

Показательно, что И. Бунина интересуют не былые сражения, но сам величественный храм. Существенно, что Айя-София открывается нам не в историческом, а в ритуально-метафизическом измерении жизни, во время чтения под её сводами священной Книги мусульман:

Светильники горели, непонятный
Звучал язык, - великий шейх читал
Святой Коран, - и купол необъятный
В угрюмом мраке пропадал

Данные строки рождают особую проникновенность бунинского текста-метафоры, здесь четко прослеживается удивительная способность Бунина, работать с деталями. Известно, что древние зодчие, работая над куполом Софии, добивались особой степени подъема цилиндрической сферы верха, чтобы создавалась иллюзия парящего неба храма. Чашеобразный купол собора, в византийской архитектурной эстетике символизирующий небо, поражает лирического героя не только своей «необъятностью», но и «недоступностью». Для подготовленного читателя эта характеристика согласуется с основами мусульманской догматики об устройстве мира: о недоступности и множественности небес, что, безусловно, было известно Бунину по чтению Корана. «Необъятный купол» собора, призванный напоминать людям о конечности мира, пропадает под воздействием чтения и слушания сур Священного Корана. Вторая строфа данного стихотворения представляет нам развернутую картину данного действа:

Кривую саблю вскинув над толпою,
Шейх поднял лик, закрыл глаза - и страх
Царил в толпе, и мертвою, слепою
Она лежала на коврах...

Отдельные исследователи отмечают якобы чрезмерную воинственность представленного Буниным ислама («кривая сабля», «страх», «мертвая, слепая» и т. д.), неверно истолковывая данный образный ряд. Здесь явно прослеживается особая атмосфера вечерней молитвы мусульман и следующей за ней проповеди имама (шейха). Ислам, являясь миролюбивой религией, всегда призывает сердца правоверных любви к Аллаху, и Священный Коран говорит об этом каждым своим аятом. Символичен обряд, происходящий под сводами Айя-Софии: шейх поднимает над толпою молящихся мусульман изогнутый клинок, подобный полумесяцу, что освещал путь пророка Мухаммеда в Медину и данный образ далеко не всегда означал призыв мусульман к войне. Образный ряд стихотворения подчеркивает особую сакральность происходящего, напоминает о заветах и запретах, содержащихся в тексте Корана: обращаясь лицом к Всевышнему, «великий шейх» закрывает глаза, ему внимают, на время «ослепнув», пришедшие на молитву мусульмане. Бунин прочувствовал семантическое наполнение слова «страх». Здесь оно несет семантику «богобоязненности». Нам думается, что здесь вполне возможно, речь идет и об обряде отпевания женщины («мертвою, слепою // Она лежала на коврах») и данный концепт смерти подчеркивает определенную безысходность конца жизни и тоски, которая исчезает с наступлением утра. А наступление утра - это новый концепт жизни, и с ним связан совершенно другой жизнеутверждающий ряд образов: «свет», «смиренная и священная тишина», «солнце», «воркованье голубей» «простор небес», «любовь», «весна». И нет здесь противопоставления двух религий, это великолепный образец полного погружения творческого человека в чужую культуру, в совершенно иной менталитет. Именно здесь рождается еще один концепт творчества Бунина: концепт толерантности, глубокого уважения к представителям иных верований и религий.

Это стихотворение пронизано светом любви, оно наполнено  особым атмосферным воздухом, способным рассказать о чувствах и важных событиях в жизни человечества, где через сопоставление культур Бунин выделяет не только общее, универсальное, но и специфическое, национальное, самобытное.

Список литературы:

1. Бунин И. А. Собр. соч.: В 6 т. / И. А. Бунин - М.: Художественная литература, 1987-1988.- Т. 3.
2. Бунин И. Тень птицы. Собр.соч. в 4 т. -М., 1988.
3. Коран Магомета / Новый пер., сделанный с арабского текста М. Казимирским, переводчиком при французском посольстве в Персии. Новое издание пересмотренное, исправленное и дополненное новыми примеч. пер. с фр. А. Николаева. -М.: М.В. Клюкин, [1901]. 588 с.
4. Муромцева-Бунина В.Н. Воспоминания о Бунине. -М., 1989.
5. Нинов А. М. Горький и Ив. Бунин. История отношений. Проблемы творчества: Монография / А. Нинов.- Л., 1984.